Три поколения

По тому, как говорил сдержанный Рябошапка, Леонтьев и Андрей поняли, сколько горьких дум передумал он.

— Сено не заготовляем, с рожью мучаемся, а кормов запасли только тридцать процентов… Василий Николаевич, ведь, право же, ерунда получается, слепому видно, что ерунда… Эти плановики догонят нас до сумы. Подумай, в равнинных колхозах скот на добрых рельефах пасут, а мы на гиблых крутоярах рожь сеем. Сенокосилками мы бы все эти горы на сено обрили. А какой рогатый скот можно тут развести!

Леонтьев не ответил Рябошапке. Промолчал и главный агроном.

— Торопите Илью Михайловича с переоборудованием комбайнов, — мрачно сказал Леонтьев после долгого молчания. — Как в равнинах, срочно ставьте дополнительные неподвижные ножи и колосоподъемники, косите, лобогрейками, ручными косами, но ни на минуту не останавливайте уборку… Сегодня же позвоню в соседнюю эмтээс, чтобы вам направили три жатки. А теперь собирайте народ на полевой стан.

Леонтьев и Рябошапка пошли вниз.

Андрей подождал, пока секретарь райкома и председатель скрылись за поворотом, и сказал:

— Пойдем и мы, Вера. — Андрей приблизил свое лицо к счастливым глазам девушки.

— Пойдем, Андрюша…

Возвращаясь от «памирцев», Андрей много говорил секретарю райкома о Мальцеве, об опытах, которые надо будет начинать в каждом колхозе.

Леонтьев молчал, и главный агроном не мог понять, слушает он его или думает о чем-то своем.

Прощаясь, Василий Николаевич задержал руку Андрея.

— Ну, а насчет акробатики с комбайнами в горах и всей этой чуши с планированием ждите телефонного звонка. На днях Гордея Мироновича в крайисполком вызывают на совещание. Там он даст бой. Со щитом иль на щите… — Леонтьев улыбнулся.

Через неделю ночью Леонтьев вызвал Андрея к телефону.

— Ну, как вы думаете: со щитом мы или на щите? Что вам подсказывает ваше чутье?

— Думаю, со щитом, — с замирающим сердцем ответил Андрей.

— С разбитой мордой… Деду вашему крепко попало. Но не огорчайтесь, мы не отступим. Будем ставить вопрос на бюро крайкома, а если понадобится, то и в ЦК.

Это был тяжелый удар для молодого агронома. Не сразу Андрей смог спокойно обдумать случившееся.

«Что-то тут неладно, — размышлял он. — Торжество тупоумия ничем нельзя оправдать. Конечно, мы не отступим: нельзя будет смотреть людям в глаза… Ведь все же мы глубоко убеждены, что правы, а раз так, значит, должны добиваться пересмотра. Должны!»

Андрей попросил Матильду сварить кофе. Но вкус его сегодня был почему-то неприятен. Недопитый стакан остыл, а Андрей все смотрел и смотрел в окно. Ему чудились огромные стада породистого молочного скота на замечательных альпийских лугах, вместо сорной, полеглой ржи — шумящие заросли высокой, густой, как бамбук, кукурузы…

«И всего этого нет из-за кучки бюрократов, связавших по рукам и ногам и мысль и энергию колхозников. Ну, погодите же! Вот управимся с хлебом — и двинем на кожанчиковых!»

Андрей глубоко верил, что общими силами они пробьют стену бюрократизма: ему стало легче. «Но, как говорится, на бога надейся, а сам не плошай. Напишу-ка я письмо в ЦК…»

«На трех китах стоит животноводство на Алтае. Первый — кормовая база, второй — содержание и уход за скотом, третий — племенная работа. Начну с кормов. Здесь творится сплошное безобразие. Я это вижу и, как агроном и как комсомолец, не могу не чувствовать ответственности за все, что происходит на моих глазах… Не имею права прятать голову под крыло. Этой весной я видел, как из-за бескормицы гибнул скот. Нельзя допустить, чтобы подобное повторялось из года в год…»

Письмо кончалось так:

«Полеводство в горах Алтая должно быть полностью подчинено интересам животноводства. Использование горных пастбищ для развития молочного и мясного животноводства в кратчайший срок даст стране много больше, чем она получает от зернового хозяйства в этих районах. Товарное земледелие в горах мешает развитию животноводства и ведет к разорению богатейшего края. Об этом здесь говорят все колхозники и руководители районов. Если деды и отцы наши в тяжелые годы победили голод, разруху, интервенцию, то мы обязаны убрать с дороги кожанчиковых всех мастей…»

Уже перед рассветом Андрей переписал письмо начисто, запечатал, надписал адрес. Можно бы соснуть, но сон бежал от него.

Глава XII

Тяжелый чемодан Груни Ворониной пригодился: книг по агротехнике и механике сельскохозяйственных машин на целине действительно не хватало. Груня начала читать их еще в поезде, который вез ее на Алтай, и продолжала в каждую свободную минуту. Механика давалась трудно, но это только еще больше подстрекало ее: «Одолею! Не школа выучивает, а охота».

Над ней подтрунивали:

— В главные инженеры метит наша Груня…

Но она не поддавалась.

— Советую и вам, девчонки, не терять времени. Нельзя быть безграмотными в деле, за которое взялись.

Только Саша Фарутин отлично понимал девушку и охотно помогал ей.

— Ме-ха-ни-за-ция! Ме-ха-ни-за-тор! Слова-то какие, Сашенька!