Это был самый дикий, самый мрачный и самый кровавый период в истории Украины. Профсоюзы были разогнаны, а их руководители расстреляны. Запрещены какие-либо съезды и собрания: за ослушание – расстрел. Коммунистов – без суда и следствия к стенке. Преподавание русского языка – запрещено. Самая великая нация – украинская, поэтому украинцы должны жениться только на украинках. Великая соборная Украина будет простираться от моря до моря, включая Бессарабию, Дон, Кубань, а также Воронеж, Курск и другие города России. Жить в этой стране будут только украинцы. Поэтому всех евреев – к стенке! Всех русских, которые смотрят в сторону Москвы и сочувствуют большевикам, тоже к стенке!
Что тут началось! Невинная кровь реками лилась в городах и селах. По малейшему подозрению людей хватали прямо на улице, врывались в дома и квартиры, детей убивали на глазах родителей, родителей вешали только за то, что их фамилия звучала не по-украински. Самое удивительное – эти зверства принимала, понимала и оправдывала интеллигенция. Вот что, например, писал в те дни известный не только на Украине, но и в России издатель и журналист Шульгин.
«По ночам на улицах Киева наступает средневековая жизнь. Средь мертвой тишины вдруг раздается душераздирающий вопль. Это кричат жиды. Кричат от страха… Это подлинный непритворный ужас – настоящая пытка, которой подвержено все еврейское население. Русское население, прислушиваясь к ужасным воплям, вырывающимся под влиянием этой „пытки страхом“, думает вот о чем: научатся ли евреи чему-нибудь в эти ужасные ночи? Поймут ли они, что значит разрушать государства, которые они не создавали? Поймут ли, что значит по рецепту „великого учителя Карла Маркса“ натравливать один класс против другого? Поймут ли, что такое социализм, из лона которого вышли большевики?»
На фронте петлюровская армия терпела поражение за поражением: в январе 1919-го красные взяли под контроль все Левобережье Украины. Но правобережье было в руках осатаневших петлюровцев. Свою злобу они стали вымещать на мирных людях.
Начали с Житомира, где рабочие и часть солдат пытались восстановить Советы. Погром бы настолько чудовищный, причем учиненный на глазах Петлюры, что возмутилась даже его личная гвардия, так называемые «синежупанники»: одна из самых надежных рот в полном составе сдалась в плен и перешла на сторону красных. Потом погром перекинулся в Бердичев, оттуда – в Проскуров и, наконец, в Фастов. Проскуровский погром был даже удостоен специального сообщения Бюро украинской печати.
«Погром, устроенный двумя полками запорожских пластунов, продолжался два дня. 17 февраля были вырезаны поголовно улицы Александровская и Аптекарская, причем не щадили женщин и детей. Некоторые из запорожцев забавлялись резней, заставляя еврейских мальчиков бежать под угрозой смерти, а затем догоняли верхом на лошади и рубили шашкой. Погибло, по словам коменданта города, около 4 тысяч человек, среди них половина русских».
Еще более ужасное сообщение пришло из Фельштина: там людей загоняли в здания и сжигали живьем, кроме того применяли медленное сжигание, четвертование, вырезание букв и знаков на теле – всего было убито 480 человек и 120 сожжено.
Но изменить ситуацию на фронте эти зверства не могли. Поражение следовало за поражением, фронт разваливался, началось повальное дезертирство. По большому счету дни «Петлюрии», так иногда называли это самостийное мини-государство, были сочтены. Очередной столицей «Петлюрии» стал небольшой городок Каменец-Подольский. Петлюра знал, что Красная армия готовится к решающему наступлению, что сил отразить это наступление нет, – и тогда у него созрел удивительный по наглости и простоте план.
Из газет он узнал, что в румынской тюрьме томится уважаемый всеми большевиками швейцарский коммунист Платтен – тот самый Платтен, который привез Ленина в Россию, а потом спас его от верной пули.