Три попытки (К истории русского лже-конституционализма)

Отрицательный ответ на предложение о премьерстве мотивирован в этой беседе двумя соображениями: 1) нельзя изменить сложившегося отношения к. д. и 2) невозможно {40} удержаться при революционном настроении страны. Последнее соображение было обще нам всем, но при тогдашнем жертвенном настроении никто из нас перед этим не останавливался. Кадетское министерство, во всяком случае, было той первой зарубкой, на которой революционный процесс мог задержаться, - если не прибегать к другой альтернативе, бессилию которой показала история,- к столыпинским "галстухам". Первое соображение Муромцева было неправильно в той части, в которой касалось меня лично. Ни разу в течение переговоров мое имя не было названо, как имя будущего премьера, и фракция по этому поводу не имела случая высказаться. Так как переговоры оборвались на предварительной стадии, я не докладывал фракции подробностей, и совместно были лишь обсуждены условия вступления к. - д. в министерство: те самые, которые я излагал Трепову и Столыпину. Даже на эти две встречи я не получал предварительных полномочий от фракции и согласился на них за свой страх. После беседы со Столыпиным я окончательно убедился, что обращение к нам несерьезно и уже поэтому никак не мог "чувствовать себя премьером". Впрочем С. А. Муромцев, -как я теперь вижу, в связи с беседой с Шиповым, - сам имел случай проверить свои слова обо мне.

{41} Он вызвал меня к себе в кабинет председателя Думы и, после некоторых прелиминарий, прямо в упор поставил мне вопрос: "кто из нас двух будет премьером"? Признаться, вопрос этот привел меня в веселое настроение. Я был уже тогда убежден, что ни я, ни он и никто другой из к. - д. премьером не будет, ибо дело шло, очевидно, к роспуску Думы. Я так и ответил Муромцеву, но прибавил при этом, что своей кандидатуры я не ставил, охотно буду поддерживать его кандидатуру и вообще из-за лиц между нами не может быть никаких споров. Мой ответ видимо произвел на С. А. самое приятное впечатление. Более прав был С. А. Муромцев в общем смысле своего первого возражения. Не то, что мнение к. - д. было уже составлено. Как я сказал, суждений о лицах во фракции вообще не было. Но при богатстве фракции выдающимися общественными деятелями, таланты, знания и репутации которых были общепризнанны, вообще нельзя было предрешить мнения фракции о той или другой кандидатуре. При полной моей готовности поддерживать кандидатуру Муромцева, - а она, очевидно, имела много за себя, если бы вопрос о кадетском министерстве был решен двором в утвердительном смысле, могло случиться то же, что случилось с другой {42} попыткой Д. Н. Шипова послать С. А. Муромцева для переговоров с графом Витте в октябре 1905 года. Я уже упоминал выше, что тогда не случайно были посланы в Петербург кн. Г. Е. Львов и Ф. Ф. Кокошкин, а не С. А. Муромцев. Ибо те же свойства, который делали кандидатуру С. А. Муромцева более приемлемой для Шипова - и для двора, - делали ее, в известные моменты, менее желательной для партии.

Вообще, партия (и фракция) была тогда настроена так непримиримо, что даже моя позиция, казавшаяся Шипову такой несговорчивой, во фракции представлялась многим чересчур далеко идущей на уступки. Позднее, уже во время второй Думы, партия запретила мне дать Столыпину те заверения, которых он требовал для легализации партии и которые лично мне казались приемлемыми.

Я думаю, во время первой Думы, мне могли бы запретить и самые свидания для переговоров о министерстве, если бы я поставил этот вопрос формально на решение фракции.

III.

В беседе с государем 28 июня в Петергофе Д. Н. Шипов принял несомненно, достойный и лояльный по отношении к Думе тон. Он выяснил царю многое, что {43} могло бы еще предупредить кризис русского конституционализма, если бы вообще этого рода соображения могли быть приняты во внимание. Но его собственные взгляды еще раз показывают, насколько он был прав, когда утверждал, что человек с такими взглядами не может быть конституционным премьером при первой Государственной Думе.

"Коснувшись причин, вызывающих мысль о роспуске Думы, я признавал, что присутствие в Думе значительного левого крыла отражается вредно на ее настроении, получившем свое выражение, как в резком выступлении отдельных ее членов, так и особенно в неуместном тоне представленного Думою адреса. Однако, едва ли можно признать Думу в общем ее составе неработоспособной и притом нельзя не принять во внимание некоторые условия, не зависящие от самой Думы, но крайне неблагоприятно на нее повлиявшие".