Три портрета эпохи Великой Французской Революции

Вынужденная временная бездеятельность оказалась полезной для его умственных занятий. В чтение, которому он отводил теперь еще больше времени, он внес систему. Он занялся основательно философией: штудировал сочинения янсенистов, «Опыт о человеческом разуме» Джона Локка, сочинения Никола Мальбранша, труды Декарта, Лейбница и других. Затем он занялся математикой — геометрией и алгеброй, старательно изучал физику и даже проводил эксперименты. Однажды, когда он пытался с помощью негашеной извести, сернистого мышьяка и водки изготовить симпатические чернила, взболтанная им в бутыли смесь взорвалась и брызнула ему в лицо; в течение полутора месяцев Руссо был почти слепым. В конце концов зрение восстановилось, но к опытам он стал относиться осмотрительнее.

В эти же годы Руссо изучал астрономию, химию, ботанику, латинский язык, но самыми любимыми его предметами, как признавал он сам, были история и география. Перечитайте его «Трактаты», философско-политические сочинения, написанные многим позже. Как часто, как легко их автор обращается к фактам истории, аргументирует доводами, почерпнутыми в исторических сочинениях. Все это плоды систематических штудий книг по истории, начатых в отрочестве и продолженных вполне сознательно в счастливые дни в Шарметте.

Все прочитанное не только обогатило его знания и дисциплинировало его ум; оно позволило ему привести в систему все смутно бродившие раньше в его сознании наблюдения, чувства, мысли. Теперь они обретали отчетливую, ясную форму. У Руссо сложились и окрепли те убеждения, которые он вскоре сформулирует как приверженность республике и нежелание склонять голову ни перед «кликой придворной», ни перед могущественными богачами.

Так незаметно в Аннеси, Шамбери и Шарметте совершилось постепенное превращение Жан-Жака Руссо в одного из самых начитанных и образованных людей своего времени.

Кем же он был, этот молодой Руссо, в глазах знавших его людей? Да собственно говоря, никем: секретарем или управляющим имением госпожи де Варане, приятным молодым человеком, немного музыкантом, немного клерком; в двадцать пять лет у него не было ни состояния, ни положения; о каком же будущем может идти речь?

А между тем во Франции в это время, в 30-е годы XVIII века, уже формировался один из самых оригинальных и самых сильных ее мыслителей.

Руссо называл время, проведенное в доме госпожи де Варане, самой светлой, самой счастливой порой своей жизни. Но слово «счастье» не случайно и в русском и во французском языке этимологически связано с ограниченным сроком времени — с часом. Счастье не может длиться бесконечно. Пришла пора конца и для союза, представлявшегося Жан-Жаку первоначально вечным. И для Руссо, и для госпожи де Варане — для каждой из сторон по-своему — наступило время, когда они поняли, что лучшее — это расстаться.

И вот после сравнительно недолгого пребывания в Лионе Жан-Жак Руссо — музыкант, никем еще не признанный, но полный замыслов и надежд — появляется осенью 1742 года в Париже.

VI

Рассказ, по необходимости прерванный, чтобы восстановить хотя бы широкими мазками картину предшествующего жизненного пути "Руссо, возвращается в свое русло.

Перед нами снова Жан-Жак Руссо, еще не совершивший ничего великого, еще ничего не создавший, но тем не менее окруженный уважением, почетом, желанный гость в лучших салонах интеллектуальной знати и высшего света Парижа.

Приезжий из провинции был сдержан и не шел на откровенные разговоры. Но его собеседники — люди неглупые, умевшие скрывать за непринужденной светской болтовней внутреннее беспокойство перед неясным завтрашним днем, — чувствовали, что этот не слишком разговорчивый молодой человек знает что-то такое, чего они, многоопытные, бывалые люди, не знают.

Он и в самом деле знал то, о чем эти важные господа не догадывались. Они были так погружены в повседневное светское щебетание, мелкие дворцовые интриги, столкновения соперничающих честолюбий, мелочные пересуды, что давно разучились слышать голос времени, голос своей страны.

Зоркое зрение и тонкий, все запоминающий слух дали Руссо особую восприимчивость к звукам, к краскам увиденного им мира, к шуму времени. Он сумел расслышать в многоголосой полифонии эпохи ведущий и все нарастающий лейтмотив — близящееся грозное возмущение народа, подспудный гул приближающегося революционного взрыва огромной силы.