Три портрета эпохи Великой Французской Революции

Затем пришла пора размышлений вслух.

Софи оказалась предусмотрительной. Может быть, даже больше, чем это было нужно. Она привезла не только все необходимые туалеты дамы высшего общества, но и прихватила с собой из потайного ларца ее официального супруга две тысячи ливров. Она с наивностью уверяла Оноре, что эта сумма меньше даже той доли, на которую она имела право претендовать. Оноре ей охотно поддакивал; они были соединены отныне одной судьбой, и в эти первые дни счастья и свободы он не хотел задумываться над грозящими опасностями. Но он, конечно, хорошо понимал, как может быть повернут против него, против нее избранный Софи способ частичного урегулирования финансовых расчетов с ее бывшим, вернее, ее официальным супругом.

Оноре был легкомысленным, умел жить сегодняшним днем: их мечты осуществились, они были вместе и счастливы; они натянули длинный нос всем этим старым дуракам — Моннье, Сен-Морису, супругам Рюф-фей, и к тому же эти деньги оказались весьма кстати. Мирабо оставался в Швейцарии с пустыми карманами, теперь они полны, и для начала можно жить беззаботно, не задумываясь над завтрашним днем.

Но все же, по зрелом размышлении, они вскоре пришли к заключению, что оставаться в такой угрожающей близости от Понтарлье было небезопасно. Урок с пропавшим, вернее, с похищенным письмом не прошел для Оноре даром. У его врагов длинные руки, в этом он уже убедился. Заметая следы, отрываясь от своих преследователей, которых они скорее чувствуют, чем видят, перебираясь то в Базель, то в Берн, они добираются до Рейна, и на небольшом чудесном корабле медленно поднимаются вверх.

Беглецы обретают приют в Голландии, в Амстердаме. Этот город, со всех сторон защищенный морем, как бы наполовину погруженный в морскую зыбь, кажется им самым надежным укрытием.

Мирабо вновь берется за перо. Счеты с врагами еще не сведены. Но жестокие уроки жизни многому его научили; он стал осторожнее, расчетливее. Нельзя начинать с ударов по главной цели: первые удары надо наносить по флангам. В Амстердаме он пишет «Обращение к народу Гессена». Формально это острокритическое сочинение, направленное против немецких владетельных князей, в частности против герцога Гессенского, торгующего своими подданными. Но только ли гессенского монарха имеет он в виду? Только ли народ Гессена страдает от произвола деспотизма? Это все тот же враг — безжалостный и беспощадный деспотизм во всех его вариантах и оттенках, остающийся одним и тем же, — душителем свободы, воплощением зла и произвола, попирающего дарованные природой естественные права человека.

Софи безмерно счастлива. Сбылось все, о чем она мечтала. С ней ее Опоре, он с ней ласков, у них скоро будет ребенок. В их маленьком домике на так странно звучащей улице Кальверстаат тихо. Что еще можно желать на этом свете? Вот оно, полное, чистое и теплое, как молоко, женское, человеческое счастье.

Счастье не знает счета времени. Ей кажется, что оно бесконечно. Но это иллюзии…

Мирабо с некоторых пор замечает, что недалеко от дома он встречает одно и то же лицо. От него отворачиваются, стараются быстро уйти, но завтра все повторяется снова. Оноре ловит в окне все тот же пристальный взгляд. Сомнений быть не может: за ними снова охотятся, по их следу идут ищейки.

Мирабо не ошибался в оценке грозящей им опасности. Маркиз де Моннье кричал на всех перекрестках, что этот злодей похитил у него не только жену, но и все его сбережения. Не только Понтарлье — вся Франция была потрясена этим беспрецедентным попранием прав супруга, королевских законов, законов святой церкви.

Эти исчадия ада, эти преступники, прикрывавшиеся громкими дворянскими именами — графа де Мирабо и маркизы де Моннье, обесчестили, оскорбили все благородное сословие. В аристократических гостиных столицы и провинциальных дворянских усадьбах дополненное пылким воображением негодующих дам происшествие принимало гиперболизированные очертания. Две тысячи ливров, похищенных у маркиза де Моннье, молва легко превращала в двадцать, в двести тысяч. Этот ужасный преступник, опозоривший благородные седины своего несчастного отца, был разбойником, способным на все: убийство, ограбление, любое святотатство.

Общественное негодование возглавила и направила по надлежащему руслу могущественная коалиция, сложившаяся из наиболее пострадавших или ближе других затронутых лиц. Маркиз де Моннье, стараниями оскорбленных в высоких чувствах дам поднятый почти до роли национального мученика или даже национального героя, граф Сен-Морис — комендант крепости Жу, из которой негодяй посмел бежать, господа де Рюффей, обесчещенные и ограбленные преступной дочерью, маркиз де Мирабо — «Друг людей», всю жизнь мучившийся со своим сыном-чудовищем, маркиз де Мариньян, с самого начала противившийся браку своей святой дочери с этим извергом, — то была действительно могущественная коалиция самых знатных, богатых и влиятельных патрициев южной Франции, и она взяла в свои руки весы карающего правосудия.