Три портрета - Шемякин, Довлатов, Бродский

Кстати о Кушнере. Давно - многие годы - не читал его стихов. А тут вдруг случайно набрел на подборку в "Новом мире" (#1, 1997). Проснулся вдруг прежний к нему интерес. Что если я был не совсем прав в тотальном отрицании его в "Романе с эпиграфами"? С первых строчек даже понравилось, так был благожелательно, расслабленно, ностальгически настроен. "Я смотрел на поэта и думал: счастье, что он пишет стихи, а не правит Римом" - стихотворение памяти И.Б. с верным наблюдением над тиранством покойника. Но дальше сплошь стиховой понос. Умственная немочь от инкубаторских условий советского существования. Удручающая зацикленность на себе, с очевидной ложью и приписыванием И.Б. чуть ли не предсмертного напутствия Кушнеру, типа державинского - Пушкину. "Целовал меня: Бог с тобою!" - в двояком смысле. Не только, что хуй с тобою, живи, несмотря на... но и: "С тобою Бог!" И далее бездарные вирши про Зоила (не меня), который останется в веках благодаря тому, что поэт прихлопнет его точным словом, про пьедестал, на котором стоять поэту - а кто тебя ставит на него? сам же и вскарабкался. Фет: "хвалить стихи свои - позор". Тем более хвалить свои стихи в стихах же. Такого рода стишки - прижизненный самому себе памятник. Понятно, рукотворный и самодельный. Памятник лилипуту. Суета сует: не надеясь на потомков, самому закрепиться за пределами своего времени и тленья убежать. Уже за 60, хреновый для поэтов возраст, а он все еще выебывается. Зоилы, наоборот, укрепляют и укрупняют это мизерное, фиктивное явление, обращая на него внимание. В принципе, я ему сослужил добрую службу "Романом с эпиграфами". Выпрошенная им у И.Б. похвала - чтобы он защитил своим авторитетом бедного Сашу от моего романа, пусть даже не ссылаясь на сам роман. Хотя иначе, как посредственным человеком и посредственным стихотворцем, И.Б. его не называл, а в стихе, ему посвященном, припечатал "амбарным котом". В перерыве И.Б. окружили поклонники, а Кушнер стоял в стороне словно не его это вечер. По сути, так и было - все пришли на вступительное слово И.Б. На второе отделение И.Б. не остался. Триумф победителя.

Стихотворение, посвященное Кушнеру, очень сильное, редкое в поздней лирике И.Б., вровень с его классическими стихами. Уж оно точно написано "стоячим" - так его подзавел "амбарный кот", который потом приложил немало усилий, чтобы воспрепятствовать его публикации, еще бы лучше - уничтожить (как и мой "Роман с эпиграфами", на защиту от которого мобилизовал друзей и гэбуху), а когда понял всю их тщетность, вынужден был привести в своем мемуарном фальсификате - как бы впервые, хотя уже вышел последний сборник И.Б., куда стихотворение вошло.

Не надо обо мне. Не надо ни о ком.

Заботься о себе, о всаднице матраса.

Я был не лишним ртом, но лишним языком,

подспудным грызуном словарного запаса.

Теперь в твоих глазах амбарного кота,

хранившего зерно от порчи и урона,

читается печаль, дремавшая тогда,

когда за мной гналась секира фараона.

С чего бы это вдруг? Серебряный висок?

Оскомина во рту от сладостей восточных?

Потусторонний звук? Но то шуршит песок,0

пустыни талисман, в моих часах песочных.

Помол его жесток, крупицы - тяжелы,

и кости в нем белей, чем просто перемыты.

Но лучше грызть его, чем губы от жары

облизывать в тени осевшей пирамиды.

Четыре эти строфы - результат внимательного чтения "Романа с эпиграфами", его стихотворное резюме. Вплоть до прямых совпадений - от "амбарного кота, хранившего зерно от порчи и урона" (в то время как "грызун" - сам И.Б.) до "в тени осевшей пирамиды". То, для чего мне понадобилось 300 страниц, И.Б. изложил в 16-ти строчках. Боль, обида, гнев, брезгливость вот эмоциональный замес, послуживший импульсом этого стихотворения, в котором И.Б. объявляет Кушнера своим заклятым врагом. Как и было.

Стихотворение это аннулировало комплиментарное, вынужденное выступление И.Б. на его вечере, и вот хитрован Кушнер, перебздев, попытался обезвредить, обесточить стихотворение, перевести в план литературной полемики, вымышляя обиду И.Б. на критику Кушнером его поэтики и приписывая ему реплики, даже стилистически немыслимые в его устах. Тем более сам И.Б. оставил очень четкий комментарий к этому стихотворению в письме Кушнеру: "Все это - только буквы, и если в них есть доля правды, то не обижаться на это следует, а 1) посетовать, что дела обстоят именно так, а не иначе и 2) что буквы способны на подобие правды".

Уж коли прибегать к зоологическим аналогиям, то Кушнер скорее цыпленок русской поэзии. Цыплячьи стишки, цыплячья душа. Даже как он, не решаясь ответить самолично на "Роман с эпиграфами", приписывает другим: сам не читал, но друзья сказали, что неправда; Бродский не смог одолеть "Роман с эпиграфами" и сказал, что Соловьев выступал в Америке с лекцией против Сахарова явно по заданию органов, с которыми был тесно связан. То есть вот каков автор - обругал не только меня, но и Сахарова. Дискредитация автора и совет читателям не читать роман с ссылкой на авторитет И.Б. А почему он не ссылался на И.Б., пока тот был жив?