Три последних дня

…Еще когда во дворе находились, Таня обратила внимание: в месте перекрытий меж этажами, по прихоти архитектора, есть выступ. Не очень широкий, выдается сантиметров на пять максимум, но удержаться можно. Тем более что сложен дом из природных камней. Между ними промежутки совсем несерьезные – но Таня, по счастью, несколько раз захаживала на скалодром. И демонстрировала, как уверял инструктор, незаурядные способности.

Попробуем удержаться – иного выхода все равно нет.

Она еще раз оглядела двор – пусто. Осторожно спустила с подоконника ноги, нащупала стопой выступ… Ох, страшно!.. Таня, которая занималась парашютным спортом, всегда боялась малых высот. Когда – даже если у тебя за спиной парашют, шансов никаких нет. Как сейчас – до земли метров пятнадцать, и ни кустика, ни травы – один камень…

Пока стоишь на приступке и держишься за подоконник – еще нормально, но стоило перенести правую руку в прореху меж камнями, как ее охватила настоящая паника. Одно неверное движение, мамин вскрик или шаги во дворе – и она полетит вниз…

«Вернуться?» – мелькнула малодушная мысль.

Нет. Она оторвала от подоконника и вторую руку. Преодолеть ей надо всего-то четыре метра до соседнего окна. Будем молить судьбу, чтобы в той комнате никого не оказалось. И чтобы со двора ее никто не заметил.

…Вернулась в темницу через семь минут. Показалось: будто всю жизнь за жалкие мгновения прожила. Руки тряслись, на ногти вообще лучше не смотреть (потому в свое время она отказалась от скалолазания – с маникюром оно не совместимо абсолютно). Седые волоски тоже наверняка появились. Но зато она явилась с добычей. Бухта, состоящая из тридцати, примерно, метров веревки – по-буржуйски надежной, не меньше двухсот килограммов на разрыв. Спасибо, спасибо тебе, неведомый архитектор! За приступок меж этажами, за выступы между камнями. А главное, что не предусмотрел ты в своем творении балкона. Белье местные обитатели сушили на веревке, протянутой меж домом и высоченной кокосовой пальмой.

– Т-теперь вообще ерунда, – чуть заикаясь после пережитого, объявила Татьяна.

И надежным морским узлом приторочила веревку к водопроводной трубе, очень кстати шедшей рядом с подоконником.

– Танечка… – Юлия Николаевна, конечно, поняла ее план, но смотрела со страхом. – Я… я никогда этого не сумею.

– Тогда оставайся, – пожала плечами дочь. – Жди, когда мистер Трэвис тебя расспрашивать начнет. По-серьезному. – И прикрикнула (вышло грубо): – Давай, пошевеливайся!

Мать повиновалась. С лицом страдалицы ступила на подоконник…

И в этот момент дверь в комнату распахнулась.

На пороге стояли Дэн и Майк.

* * *

Давно. Мирослав Красс и Глэдис Хэйл

Впервые Мирослав поцеловал Глэдис месяц спустя после их первой встречи. И был разочарован. Ему удалось подделать Юлино лицо, но не удалось передать пациентке повадки той русской. Юля целовала его осторожными, мимолетными, почти стыдливыми касаниями. Глэдис впивалась требовательными, агрессивными губами.

Когда Красс впоследствии вспоминал совместную с Глэдис, псевдо-Юлей, жизнь, он пришел к выводу, что его разочарование в ее поцелуях стало началом конца в их отношениях. Впрочем, до окончательного разрыва было еще очень далеко. Секс с Глэдис по-прежнему восхищал его. Дни, проведенные совместно, тоже радовали Мирослава. Девушка была умна, красива, целеустремленна, амбициозна. И она любила его. А еще – у нее было много денег.

Об истоках своего богатства Глэдис ничего не говорила. Как и не рассказала ему, зачем ей понадобилось в свои двадцать шесть лет столь радикально изменять внешность. Миро не докучал ей расспросами. Он отчего-то чувствовал: когда-нибудь она ему все расскажет. Однажды Глэдис доверила ему свое лицо. Потом – тело. И он чувствовал, настанет момент, и она раскроет ему душу. Просто время еще не пришло.

Мирослав завидовал Глэдис. Она могла себе позволить работать не за деньги, а в свое удовольствие. Устроилась – для удовольствия! – простой смотрительницей в художественную галерею. И записалась на курсы живописи.

А Мирославу понадобилось все начинать с нуля. Снова! Уже в четвертый раз! И только самый первый – дома, в Чехии – был обычным становлением профессиональной карьеры. Второй раз он попытался выбиться в люди в Германии после отсидки (и не преуспел). В третий – ему наконец удалось подняться в Стамбуле. Но вскоре он все потерял (и обрел Глэдис). И вот опять ему предстояло карабкаться вверх. Сначала подтверждать свой диплом, потом дежурить по тридцать шесть, а то и сорок восемь часов напролет…

Если б у него был талант, настоящий врачебный талант! Но он знал, что всего лишь крепкий (да еще не слишком усидчивый) ремесленник. Руки неплохие, но вот врачебной интуиции, абсолютно необходимой хирургу, недостает. Потому в свое время, еще в Чехословакии, пациенты у него умирали. Лечил их вроде по всем канонам. А предвидеть осложнения и противостоять им – не сумел…