Три последних дня

– Послушайте, вы! – Татьяна подпустила в голос надрыва. – Я здесь в чужой стране. Никого не знаю. Из-за мамы реально волнуюсь, места себе не нахожу. А вы дурака валяете!

И всхлипнула.

Спектакль, кажется, удался. Мужчины сразу посерьезнели, переглянулись.

– Таня, Танечка! Пожалуйста, не расстраивайся! – Дэн взглянул на нее почти жалобно.

А огромный детектив заверил:

– Я немедленно возьмусь за дело. Идите сейчас спокойно ложитесь спать, отдыхайте. Позвоню вам… – он взглянул на часы, – завтра в девять утра. Надеюсь, с хорошими новостями.

* * *

Давно. Стамбул. Мирослав Красс

Хоть и уговаривал Мирослав себя не спешить, но в Стамбул прилетел уже на пятый день после встречи со Стефаном. Кстати, столкнулись они в тот вечер на улице немецкого городка отнюдь не случайно. Квартирный хозяин вечером сказал Крассу: его разыскивал мужчина. А так как за полгода, что бывший заключенный провел в городе, его не спрашивала ни одна живая душа, хозяину было излишне добавлять, что визитер был смугл, с иссиня-черными волосами и с длинным носом. И так ясно: Миро действительно понадобился Стефану. Понадобился настолько, что тот не пожалел денег и времени, чтобы самолично отыскать его. И соблазнить, завербовать на работу.

Когда Мирослав покупал билет на самолет до Стамбула, он принял решение: не брать с собой из ФРГ ни-че-го. Никаких вещей. Даже щетки зубной не возьмет. Все, что понадобится, он купит там, на месте. Он начнет новую жизнь. С чистого листа.

Клиника, в которой заправлял Стефан, оказалась несколько иной, чем те, где Мирослав работал в прежней жизни. И к коим привык. Он, разумеется, подозревал, что новое место работы будет определенным образом связано с криминалом (иначе Стефан не искал бы по всей Европе его, бывшего заключенного). Однако он не рассчитывал, что эта связь окажется столь очевидной.

Госпиталь специализировался на пластической хирургии.

И мало того, что работал безо всякой рекламы (об этом Стефан честно предупредил). У него даже не было вывески – а уж это, согласитесь, совсем другой коленкор. Больше того: клиника была замаскирована под обычную квартиру. Точнее, занимала целую лестничную площадку в фешенебельном доме в богатом районе. И любой незваный гость или посетитель, явившийся вдруг без договоренности и рекомендации, увидел бы на этаже то же, что выше или ниже: три обычные двери в апартаменты – с глазком, номером и звонком. На деле открывалась лишь одна внешняя дверь из трех, а все жилища были соединены вместе и переоборудованы под мини-клинику. Здесь находились операционная, перевязочная, ординаторская, хозблок, кабинет самого Стефана, а также две одноместные палаты со всеми доступными к тому времени предметами роскоши: телевизором, видео, мини-баром, роскошной кроватью. Впрочем, за все время пребывания Миро в Стамбуле (скажем, забегая вперед) не было ни единого случая, чтобы заняты оказались обе комнаты. Всегда в определенный период времени у клиники был только один пациент. И однажды, когда отношения со Стефаном стали менее формальными, Мирослав поинтересовался у него, почему бы им не ограничиться одной-единственной палатой? Все равно вторая всегда пустует. «Одна – для плановых операций. Но тебе, как врачу, должно быть хорошо известно: бывают экстренные случаи». Сказано это было таким тоном, что начисто отбило у Мирослава всякое желание продолжать расспросы: какие конкретные форс-мажоры имелись в виду.

Вдобавок сам смысл работы Мирослава кардинально отличался от того, к чему он привык в Карловых Варах. Здесь он не улучшал внешность пациента: допустим, уменьшал слишком (по мнению заказчика) длинный нос, или делал более полными губы, или разглаживал носогубные складки. Теперь он внешность клиентов – менял. И если раньше клиентами Мирослава становились в девяноста пяти процентах случаев женщины, то теперь преобладающим контингентом оказались мужчины. А вели они себя зачастую так, что запросто можно было поставить диагноз (как говорили русские врачи): «шурочка», а то и «белочка»[17], – и вместо операционного стола отправить их в дурдом. Один, к примеру, когда ложился спать, обязательно клал под подушку заряженный пистолет. Другой терпел мученическую боль, однако наотрез отказался от общего наркоза.

Но о том, кем конкретно являлись посетители стационара, Красс не знал. И старался не думать. Сознание порой невольно отмечало разновидности акцентов в их, как правило, дурном английском. Этот – явный итальянец (скорее всего, представитель каморры); тот – араб (наверно, Организация освобождения Палестины); а вот и немец (вероятно, «Красная Армия»).