Три повести

Ещё у меня есть бабушка Аня и дедушка Митя, так это вообще особый разговор. Дедушка – отец мамы, а бабушка – соответственно – мама папы и тёти Раи. То есть у меня имеется полный набор старших родственников, только из разной комплектации. Муж бабушки Ани – дед Фёдор умер, когда мне было два года. Понятное дело, что я его не помню. Зато часто слышу абсолютно противоречивые воспоминания своих родственников о нём. Бабушка Аня и тётя Рая в один голос говорят, что это был талантливый журналист (районная газета иногда размещала его фоторепортажи под общим названием «Времена года» и стихи, которые он неизменно писал к более или менее знаменательным праздникам), а также прекрасной души человек. Тётя Рая, которой мама однажды дала прочитать моё сочинение по Михаилу Лермонтову, чуть не расплакалась от счастья. Она решила, что у меня литературный дар, который передался мне, вне всякого сомнения, от деда Фёдора. Мама просто вспыхнула при этих словах, потому что у неё воспоминания об этом человеке были совсем другого рода. Она, правда, особенно не распространялась, просто говорила, что это был деспот и сноб, каких поискать. Но я почти уверена, что видимо то, о чём думают бабушка Аня и тётя Рая или говорят только между собой, когда речь заходит о женитьбе их сына и брата, дедушка Федя объявлял вслух, как говорится без обиняков и не взирая на лица. И диву даёшься, как же меняются представления о человеке со временем. Я точно знаю, что мама не особенно преувеличивала, говоря о характере своего свёкра, это следует из того, как вздыхает тётя Рая и как отмалчивается и совсем даже не шутит папа, когда речь заходит об их отце. И я знаю, что бабушке Ане по его милости не раз доводилось плакать, поскольку при высказывании своей позиции или оценке того, что ему не нравится, выражений он особенно не выбирал.

Но как же лицемерно время и люди вместе с ним! То что раньше вызывало страх и неприязнь, теперь в нашей семье называется уважением. Или то, что при жизни деда звучало, как обыкновенное хамство, теперь именуется бабушкой и тётей, как прямолинейность. Высокомерие и заносчивость с колокольни сегодняшнего дня воспринимаются, как печать избранности и благородства, а махровый эгоизм и предвзятость, прячутся под маской честности и принципиальности.

Причём, с каждым годом, светлый образ дедушки Феди всё больше идеализируется, и я подозреваю, что такими темпами лет через пять-десять его запросто можно будет причислять к лику святых.

К счастью для всех нас, от мнения тёти Раи и моей бабушки данное решение точно не зависит. И слушая, как искренне и с каким подобострастием бабушка Аня делится воспоминаниями о своём муже, рассказывая в сотый раз и с всё новыми подробностями о его прекрасных душевных качествах вообще и замечательных талантах, в частности, я даже не знаю чего тут больше – истинной веры, что так оно и было на самом деле или желания убедить в этом окружающих, и в первую очередь, саму себя. Может это ещё связано с тем, что дед Фёдор был старше бабы Ани на целых двенадцать лет? У него уже был за плечами один неудачный брак. Но его первая жена Тамара однажды встретила своего прежнего ухажёра и не долго думая укатила с ним в Феодосию, бросив бедного дедушку Федю, который, разумеется, тогда вовсе ещё не был ничьим дедушкой, и вообще не был дедушкой, а был весьма представительным, но безутешным мужчиной в шляпе, светлом костюме с искрой и тёмном пальто. В этом виде он почти ежедневно приходил на почту, хотя может она тогда как-то по-другому называлась, и отбивал телеграммы в Феодосию примерно следующего содержания: «Тамара, вернись, я всё прощу!» Одна из молоденьких телеграфисток, с симпатичными рыжими кудряшками, которая принимала эти сочащиеся болью строки, особенно прониклась к грустному, импозантному мужчине сочувствием. Надо ли говорить, что это и была бабушка Аня, только несколько десятков лет назад. И тогда, двадцатилетняя, она поддерживала, утешала и даже объясняла каким образом можно отправить телеграмму даже при отсутствии точного адреса.

«У него был такой трагически-прекрасный образ!» – говорила бабушка Аня, так как имела некоторую слабость к высокому слогу и слегка даже закатывала при этом глаза. Одним словом, неизвестно, как реагировала Тамара на эти телеграммы, как собственно и то, получала ли она их вообще, но дедушку Федю в скором времени это уже не слишком волновало.

Совсем по-другому складывалась совместная история у бабушки Вали и дедушки Мити. Если у бабы Ани и деда Феди, в семье бессменно царила диктатура, с последующим обожанием, то у бабы Вали и деда Мити – имело место хроническое противостояние. Причём с самого начала.