Три повести о войне

В свинарник нам дали помощника – нашего дедушку Ваню Дедова. Он теперь пас свиней, когда я ходила в школу. Мне нравилось с ним разговаривать, и еще он играл на гармошке и продолжал смешно называть меня разными именами: то Мариха, то Маша, то Маруся Поросенковна – это если опоздаю подменить его на обед.

– Живи за всех, деточка, – непонятно говорил дед Ваня.

В самом начале мая умерла бабка Кариха. И нам отдали ее избушку. Она была больше нашей каптерки. Мы могли разобрать ее, привезти бревна к свинарнику и пристроить к каптерке комнату или даже две. Правда, самим нам это было не под силу. Мы ждали, что когда-нибудь кто-то из мужчин поможет нам это сделать.

– Я все равно не буду там жить! – сказала я. – Она заколдовала Мину.

– Всё в руках Божьих, – вздохнула бабушка.

– Я боюсь туда идти, – призналась я деду Ване. – Говорят, там призрак.

– Деточка, а ты возьми полыни, призраки боятся полыни, – посоветовал дедушка.

Но я не пошла в избушку после похорон Карихи вместе со взрослыми.

В деревне говорили, что бабка умирала долго и тяжело. Вся стена у лежанки была исцарапана ногтями до самых бревен.

Через несколько дней я подкараулила Чумичова. Без Мины он не обращал на меня внимания и очень удивился, когда я появилась у их плетня.

– Пойдешь со мной на чердак к Карихе? – спросила я Чумичова. – Я одна боюсь, а ты там уже был.

– Ты чо, там же теперь два призрака! Думаешь, бабка умерла по-настоящему? Она из своего дома ни на шаг! – выпучив глаза, сообщил Чумичов.

– Ты же смелый. Ты с одним призраком говорил и с двумя не испугаешься, – сказала я. – Мне очень у них спросить надо… И полынь у меня есть. А я тебе за это секрет скажу про зеленого льва.

Чумичов не мог решиться, стоит ему связываться со мной или нет. А мне обязательно нужно было спросить у призрака, хорошо сейчас моей сестре Мине или нет. Еще я хотела спросить, когда закончится война. И когда вернется папа. И увижу ли я еще тетю Юзефину и Теодора. И станет ли Лиля учительницей. У меня было столько вопросов!

Чумичов согласился. Мы задами пошли к домику Карихи.

– Только клянись самым дорогим – никому об этом не болтать, – потребовал он.

Я поклялась именем Бога, Чумичов выпучился на меня и покрутил у виска.

Двери в деревне не закрывались на замки, и у Карихи они были просто завязаны веревочкой.

Было еще совсем светло и не очень страшно.

Мы нырнули внутрь. Чумичов стоял у дверей избушки, озирался, чесал голову. В избушке не было чердака! Это была избушка без потолка, только с крышей. Она топилась по-черному, без трубы!

– Неожиданно… – пробормотал Чумичов. Я поняла, что он наврал про чердак, и молчала.

Женщины убрались в домике после похорон. В нищей избе было совсем пусто. Только в углу напротив печи оставалась какая-то полка с темными дверками. Чумичов подкрался к ней, встал на лавку и открыл.

– Тьфу, – сказал он. – Иконы.

Я забралась рядом, чтобы рассмотреть.

Это были два старых, темных рисунка. Я их узнала. На одном был дедушка Дедов. На другом – наша Лиля в необычном платке.

– А ты правда думаешь, что Бог существует? – резко повернувшись ко мне, спросил Чумичов.

– Не знаю, – прошептала я.

– Бог, эй, Бог, – постучал Чумичов в бороду Дедову. – Ты где?

Вдруг дверь избушки резко открылась, мы с Чумичовым от страха хором вскрикнули и повалились с лавки.

– Вот ты где! Вы что здесь делаете? – непривычно громко и радостно кричала Лиля.

– Сдурела так людей пугать! – вскочив с пола, напустился на нее Чумичов.

– Сами хороши! Забрались в чужую избу и непонятно чем заняты! Мария, что за дела? Еле тебя нашла! – Лиля улыбалась. Было видно, что она совсем не собирается ругаться.

– Да идите, идите же ко мне! Марийхе, иди! – звала она от порога.

Солнце садилось. Но в конце весны, в начале мая, оно делало это не торопясь. Позади Лили был свет. И у Лили была какая-то хорошая новость. Я – Марийхе, и Мария, и еще сто разных меня – смело побежала к сестре.

Потом

Бог выполнил просьбу маленькой Марийхе: война закончилась. Но с остальным пришлось подождать.

После 9 мая 1945 года жизнь в Берёзовке не очень изменилась. Люди всё так же продолжали работать от рассвета до заката и жить надеждой на лучшее. И ждать. Ждали тех, кого не убили на фронте. Тех, кто пропал без вести. Тех, кого забрали в трудармию. Эвакуированные ждали, когда могут поехать домой.

Семьи Фитц, Вольф, Краутер, Петерс, Рихерт, Бурау, Фукс, Герстенбергер и многие-многие другие переселенцы тоже ждали родных и разрешения поехать на родину.

Первой дождались из тюрьмы тетю Юзефину.

А тетка Лиза не вернулась из трудармии. Не только она… По тридцать человек в день выносили из бараков зимой 1942-го. Кто умирал от голода и холода. Кто – от болезни и непосильной работы. Тетя Лиза отравилась испорченным, заплесневелым овсом. Гроб для нее сделали дырявый – не хватало досок, и между горбылями вывалилась тети-Лизина рука. Гробы по рельсам тащили к болоту и отпускали в воду. Они всплывали.

Теодор вернулся через четыре года. Он вернулся с гитарой. И выменял ее у Чумичовых на зеленого льва с дыркой на макушке. Чумичовым не пригодился секрет про льва – они не знали молитв.