Три позы Казановы

Идейно-этническое двоедушие осложнялось полной неразберихой в личной жизни. Как ни странно, в «арийской фазе» Фёдору нравились стройные дамы с яркой ближневосточной внешностью и желательно высшим музыкальным образованием. А вот в «семитской фазе», напротив, его неодолимо влекло к ядрёным русским простушкам, не обременённым хламом посторонних знаний. В сущности, он стал жертвой той же страстной закономерности, которая некогда бросила чекистку Юдифь в объятия черносотенца Алферьева, а поэта-атеиста Хаита насмерть прилепила к молодой попадье Анфисе. В итоге, поскитавшись по женским расположениям, Фёдор Абрамович завёл себе сразу две семьи: одну – с арфисткой Большого театра Ингой Вишневской-Гехт, черноволосой и худощавой, а вторую со штукатурщицей СМУ № 155 Настей Ермолаевой, дебёлой русской красавицей. В обеих ячейках вскоре появились на свет и росли законные дети, записанные в два паспорта. В «арийской фазе» Жуков-Хаит жил, понятно, с Ингой, а в «семитской» – с Настей, переезжая от одной к другой при смене самоидентификации. Женщины поначалу люто ревновали, ненавидели друг друга, но постепенно привыкли, смирились и даже подружились. Когда подступали сроки, Настя снимала трубку, набирала номер и сообщала:

– Ингуш, давай забирай – коробится…

– Еду! – отвечала арфистка.

Кстати, именно Ермолаева по простоте впервые употребила слово «коробиться» для обозначения сложнейшей, непонятной, не известной прежде науке психофизиологической трансмутации, время от времени преображавшей внутренний мир и внешний облик Жукова-Хаита – вплоть до усыхания или, напротив, отрастания крайней плоти. Поначалу менялся он моментально, буквально на ходу, едва посетовав на недомогание. Чаще всего случалось так: уснёт русским – проснётся евреем. И наоборот.

14. Наука бессильна…

Странный образ жизни сына беспокоил Абрама Ивановича, и он пытался его лечить, обращался к видным специалистам. Однако психиатры в те годы коллективно каялись за прежнюю борьбу с инакомыслием при помощи антидепрессантов, и было им не до пациента с удивительным раздвоением личности. Сердобольная Клавдия подкладывала пасынку под подушку иконку святого целителя Пантелеймона, но не помогало.

Тогда озабоченный отец совершил роковую ошибку-призвал на помощь экстрасенса Кашпирского. Напрасно Анна Натановна из своего австрийского далека умоляла бывшего супруга не делать этого, объясняя, что «кашпир» в переводе с древнерусского означает «вампир» и «оборотень». Абрам Иванович не послушался: знаменитый психотерапевт глянул чёрным глазом на Фёдора, пребывавшего в «семитской фазе», дал установку – и действительно, почти год тот мужественно боролся с неведомым русским фашизмом и страстно любил штукатурщицу Настю, зачавшую под таким напором третьего ребёнка. Арфистка Вишневская-Гехт начала беспокоиться, и напрасно. «Арийская фаза» всё же грянула, обрушившись, подобно цунами.

Однако теперь страдалец стал коробиться долго и мучительно. Почти неделю в нём, бранясь и стеная, боролись два чуждых, враждебных человека, они вели бескомпромиссные споры, переходившие в драки. Кстати, и ел Фёдор в эту пору за двоих. Инга с Настей, по-родственному посоветовавшись, решили так: пусть совместный муж, чтобы не пугать детей и не разорять домашний бюджет, коробится под наблюдением специалистов в профильном институте Академии наук. Сказано – сделано. Едва появляются признаки надвигающейся метаморфозы, они звонят куда следует – и спецнеотложка, воя, мчится по указанному адресу. По материалам многолетних наблюдений там о Фёдоре сборник статей выпустили – «Метаморфизм социокультурной матрицы личности в свете премордиальной теории этнической идентификации».

И вот о чём я иногда думаю. А если бы и Юдифь, и Фёдор, и Анфиса, и Натан знали, какими горькими и затейливыми плодами разрешатся их запретные влечения? Если бы ведали? Остановились бы они в порыве объятий? Задушили бы свою беззаконную любовь в колыбели, как какого-нибудь ребёнка Роз-Мари? Нет, не остановились бы, ведь любовь, как говорил Сен-Жон Перс, – это беспощадная нежность…