Три правила ангела

– Нет там ничего! – приглушённо крикнула Ленка в сторону спальни.

Люк промолчал и Старообрядцева снова вздохнула. Ну почему, почему так и тянет в подвал, когда точно знаешь, что там притаился бука?! Или маньяк. Или Оно – вот так актуальнее. Что за выверты психики? Невозможно же усидеть в тёплой, освещённой, а, может даже и освящённой комнате, когда там, в мокрой темноте, скребётся. Или не скребётся, а сидит тихо, тогда в подвал начинает тянуть совсем уж невыносимо. Ну кто объяснит, почему так?

Ленкина рука поднялась сама собой, без всякого разрешения на то хозяйки, повернула верхний замок, открывая, потом нижний, сбросила цепочку, толкнула створку… Сердце колотилось, как бешенное, отдаваясь эхом в воспалившихся висках, а во рту пересохло, будто она сутки не пила, и стало кисло.

В щели между дверью и притолокой показалась желтоватая напольная плитка. Ту, что ближе всего к квартире была, ровно пополам рассекала трещина, а к другой прилипла яркая обёртка от чупа-чупса. Хоть дом до сих пор считался элитным, подъезды тут мыли всего раз в неделю, вот и валялись фантики.

Старообрядцева облизала сухие губы, основанием ладони утёрла взопревший висок и поднажала на дверь. Та неохотно, но поддалась, явно что-то сдвинув. Соседи коробку на лестницу выставили, что ли? Или мешок какой? С тряпьём, наверное, хотели старую одёжку к помойке отнести, бомжикам, а он упал.

Створка ещё немного проехала и встала, как вкопанная, Ленка плечом налегла – ни в какую. Но щель и без того получилась приличной.

– Ладно, – решилась Лена, вытирая мокрые ладони о юбку. – Бредут бобры в сыры боры. Бобры храбры, а для бобрят добры.

Голова в щель пролезла легко, а вот грудь застряла, но заглянуть за дверь Старобрядцева всё-таки сумела. И даже успела похвалить себя за сообразительность, потому как на полу валялись штаны и мужские ботинки. И только через минуту, никак не меньше, до неё дошло, что в брюках, да и в ботинках тоже, были ноги, обыкновенные такие, человеческие. Наверное. А чуть повыше штанов лежала куртка с очень широким меховым воротников, а вот головы не видать. Зато по истёртой плитке медленно растекалось, будто ползло, яркое, глянцевое, алое.

***

Макс выругался сквозь зубы, дёрнулся, попытавшись отодвинуть голову, но Ленка ему, конечно, не дала, придержала ладонью, почти прижав к собственному бюсту.

– Сиди тихо! – прикрикнула сурово.

– Так больно же! – возмутился Петров.

– Будет больно, когда у тебя гангрена заведётся.

– Одна уже, кажется, завелась, – буркнул Макс, но послушно замер.

В принципе, все оказалось не так плохо, как могло бы быть. Скула, сильно свезённая, с двумя глубокими царапинами поверх, уже начала опухать и наливаться глубоким багрянцем. На затылке кожа лопнула, по уму, надо бы зашить, но ехать в травмпункт работодатель оказался наотрез. Ну и здоровенная шишка, куда ж без неё.

Таких ранений Ленка навидалась, по субботам у городского ночного клуба травмированных бойцов хватало. Надо понимать, уважаемому Максиму Алексеевичу сначала по морде съездили, да не кулаком, а самодельным кастетом с клёпками и свинчаткой, потому и царапины. А потом уж он сам брыкнулся, саданулся головой и залил в подъезде кровью вес пол. Ничего, жить будет. Может, и до свадьбы заживёт, если, конечно, Степашка слишком уж спешить не станет.

– Ну, всё? – проворчал Макс.

– Сейчас, только ещё зелёночкой помажу, – злорадно пообещала Ленка.

– Какой ещё зелёночкой? – возмутился Петров и опять попытался смыться. Правда, снова безуспешно. – Ленка, заканчивай дурить!

– Дурить не дурить, а затылок тебе подбрить придётся.

– Это ещё зачем?!

– А пластырь я тебе куда прилеплю? На задницу? – Старообрядцева глянула на него сверху вниз. С ватки, зависшей прямо над его физиономией, капнуло Петрову на нос. – Зашиваться ты же отказываешься.

– Шить ты тоже умеешь? Крестиком? – неприязненно буркнул Макс, подозрительно рассматривая стёртую каплю. – И чего ты врешь, это ж не зелёнка.

– Это хлоргексидин и крестиком не шьют, а вышивают. Но если желаете, зелёнкой я вас даже полить могу. Хотите?

– Ты чего хамишь?

– Я не хамлю, – пробормотала Ленка. – Я просто… Испугалась я очень.

– Не за что бы ни подумал, – не поверил Петров.

– Ну да…

Вот само собой вспомнилось, да так чётко, словно это всего минуту назад случилось, хотя уже добрых полчаса прошло, как она его трясла, стоя рядом на коленях и боялась ногой в глянцевую лужу угодить. Как переворачивала, каменно-неподъёмного и совсем негнущегося. Как волокла в квартиру, как он, наконец, глаза открыл, бессмысленные, словно у младенца.

Первое, что сказал Макс: «Какого чёрта?»

Руки у Ленки дрогнули, да так, что она на самом деле едва не вывернула пузырёк Максу на башку, хоть в нём, в пузырьке, то есть, и не зелёнка была.

– Ты же вообще ничего не боишься, – заявил Петров, кряхтя, выпрямляясь, садясь ровнее. – Ты ж из этих, которые слона на скаку остановят и хобот ему оторвут.

– Тебе-то откуда знать?

– Потому что есть женщины в русских селеньях, – глубокомысленно заявил Макс и потянулся лицо растереть.