Три прыжка Ван Луня. Китайский роман

Вдруг над верхней кромкой ворот вынырнули — почти вплотную одна к другой — две перекошенные отечные физиономии, обе с пеной на губах, как у взмыленных лошадей. Священнослужители тотчас принялись раскачивать бронзовые курильницы, махать кадилами и трясти хлопушками в эти лица. Сверху на головы сторожей закапала кровь — и они в ужасе отшатнулись. Бонзы осветили тех двоих наверху, уже высунувшихся по пояс, факелами. Внезапно один из них наклонился и с грохотом упал вниз. Другой немелодично проорал что-то, задрав голову к ночному небу, потом навалился волосатой грудью на верхнюю перекладину ворот; но тут, видно, лестница, на которой он стоял, опрокинулась, и он как мешок стал заваливаться назад; руки все еще цеплялись за перекладину; солдаты обрубили ему пальцы; он тяжело плюхнулся вниз по ту сторону ворот и еще долго что-то жалобно лепетал.

Ни один из жителей Нижнего города в ту ночь не отважился даже носа высунуть за дверь. К утру крики почти прекратились. Лишь иногда раздавались отдельные пронзительные вопли. Всю последнюю ночную стражу из одного дома на улице, параллельной стене с воротами, доносился тоскующий девичий голос: эта сестра пела куплеты похабной песни, а в промежутках между ними звала кого-то, выкликала мужские имена, стонала.

На рассвете следующего, ужасного, дня распахнулись внешние городские ворота. Торговцы, огородники, бесчисленные тележки заполнили улицы; вышли на работу и водоносы. Несколько повозок остановилось у ворот Монгольского города. Слуги расчищали проход для зеленого паланкина даотая. Командир отряда, сформированного ночью из бывших провинциальных солдат, — длинный как жердь начальник караульной службы — отдал приказ открыть ворота. Горожане разобрали завал из чурбанов, отодрали поперечные балки; солдаты навалились на створки ворот.

В то мгновение, когда эти створки, наконец, приоткрылись, сверху рухнул кусок кирпичной кладки и засыпал проход толстым слоем пыли. Пришлось с усилием толкать обе створки, потом еще взламывать внутренний поперечный засов, и лишь тогда оказалось возможным проникнуть внутрь.

Осажденные, как выяснилось, еще до наступления ночи соорудили дополнительный барьер из тяжелого железного бруса, оба конца которого были вмурованы в каменную кладку; на нем повисла, перегнувшись вперед, целая вереница людей; когда брус приподняли, эти тела обрушились — лицами вниз — под ноги тем, кто желал войти в город. Некоторые еще не успели испустить дух и слабыми голосами что-то просили у горожан. Солдаты двинулись дальше. На углу улицы стояли, обнявшись, две девушки, голова одной из них склонилась на плечо другой; когда руки той, что обхватила свою подругу за бедра, разжали, обе они упали на землю. То тут, то там еще раздували щеки, хватая воздух, последние умирающие — с длинными промежутками между вдохами. Более чем в двадцати домах на лестницах обнаружили скорченных в лужах крови женщин: эти несчастные в судорогах разрешались от родовых мук, в судорогах же выдирали из себя пуповину и детское место — все они скончались от кровотечения.

На крыльце одного дома на рыночной площади билась в истерике молодая женщина с нарциссами в волосах; она кричала: «Меня зовут Лян Ли; я хочу к отцу, в Шэньтин!» Когда ее за ноги стащили вниз, она еще несколько мгновений сопротивлялась и потом умерла.

Солдаты ворвались в тот дом. В углу пустой комнаты, у очага, сидел на корточках тщедушный человек. Когда солдаты заметили его, он что-то бурчал себе под нос.

С трудом разомкнув веки и с видимым напряжением удерживая в равновесии голову, он воззрился на них. К уголкам его рта прилипла засохшая слюна. Губы были безжизненно-желтыми; скулы обтянуты лоснящейся, воскового оттенка кожей; на висках-впадины. Хриплый, гнусавый голос: «Значит, она уже здесь: Божественная Матерь». Он улыбнулся гордо, как приказывающий.

Солдат, вошедший в комнату первым, узнал в нем главаря мятежников и сразу прикусил клочок красной бумаги, чтобы этот демон не причинил ему вреда. Сперва он острым концом стрелы дотронулся до лица Ма Ноу, оставив на губах и на подбородке кровоточащий след. Ма нахмурил лоб, выпрямился, опираясь о стену, прохрипел как-то по-звериному: «Чур меня, чур!», после чего с перекошенным от гнева и страха лицом качнулся вперед. Солдат подхватил его и, повалив на дощатый пол, придушил перед печкой.

Книга третья Владыка Желтой Земли

ЦЯНЬЛУН,

великий император, который получил мировую империю от вечно возрождающейся природы и от Неба, возвращался из северных степей, от своих охот и «погружений», обратно в Мукден [170].

Он опять видел необозримые монгольские ландшафты. Всего несколько дней назад глубокую тишину этих мест нарушили посланники, доставившие ему дань. Тигры выбегали из лесов. С недельными промежутками приходили письма: царевичи и высокопоставленные чиновники заверяли сына Неба в своей преданности и осведомлялись о его здоровье.