Три пункта бытия

— Нет, не помню... — сокрушенно вздохнула Надежда Васильевна. — Но виноваты в этом исключительно мужчины. Ведь вот же — женщины? Энтээр в нашем веке или что-то другое, но женщины, как воспитывали детей, так худо ли — хорошо ли, а продолжают их воспитывать, а мужчины? Кто из них принес себя в жертву следующему мужскому поколению и пошел воспитателем в детский сад? Не знаю ни одного случая! Кто из них пошел учителем в первый класс? Тоже не знаю случая. Знаю только, что мужчины недовольны тем, как женщины воспитывают мальчиков. Знаю, что они удивляются, когда женщины воспитывают их, мужчин. А чему удивляться? Совершенно нечему! Если я привыкла воспитывать двенадцати- или пятнадцатилетнего мальчишку, почему бы мне не воспитывать сорокалетнего мужчину? Не такая уж между ними большая разница. Тем более, что мужчины не воспитывают ни мальчиков, ни девочек, у них и не может быть никакого опыта. А женщины воспитывают и тех, и других — у них опыт есть. Вы меня поняли? Поняли, что мужчины очень любят сваливать свои обязанности на кого-нибудь — на машины, так на машины, на женщин, так на женщин. Свалят, а потом еще и назовут это каким-нибудь открытием. Например, эн-тэ-эр.

Надежда Васильевна никогда не считала себя женщиной излишне самонадеянной, но сейчас она, кажется, была довольна собой. Она улыбнулась Бурляю доброй улыбкой и еще сказала:

— Когда наш сын, наш Колюнька, был маленький, он всем объяснял: «Когда моя мама была маленькая, меня еще не было!» И очень радовался этому...

Вовка спросил:

— Ты это к чему? Надежда?

— Думаю о том, как уже в детстве мужчины радуются своим открытиям...

Вовка нервничал. И совершенно напрасно. А если напрасно, значит, дело его личное.

Бурляй молчал. Потом он сказал:

— Дело вот в чем: мне кажется, нам есть смысл вернуться к началу нашего разговора... Интересного, в общем-то, разговора. Конечно, есть... Так вот, дорогая Надежда Васильевна, вы удивили меня с самого начала, когда спросили: а что будет после энтээр? Мы еще и в самой-то энтээр не до конца разобрались, все еще нет, а вы уже хотите знать, что будет «после»? Вы знаете, дорогая Надежда Васильевна, я и не припомню, чтобы кто-нибудь и когда-нибудь так ставил вопрос! В такое время живем, что уже завтра может и не быть никакого завтра, тем более — следующего десятилетия или года. Неужели вы ничего этого не знаете, не придаете этому значения, если спрашиваете, что будет «после»? После энтээр?

— Ну, как всего это не знать — я взрослая женщина. И вот мало ли я, взрослая женщина, знаю разных неприличных вещей? И очень-очень простых? И очень несправедливых? Что же мне делать, если я все это знаю — жить неприлично? Жить очень грустно? Несправедливо? Нет, я предпочитаю, что бы там ни было, жить прилично, не совсем грустно и как можно справедливее. Еще я предпочитаю знать, что будет после того, когда кончится то, что есть? Чем оно продолжится? Если ничем, тогда какой смысл в нашей сегодняшней беседе? А что предпочитаете вы?

Бурляй постучал пальцами по столу и сказал:

— Кажется, есть какая-то логика...

— В чем? — спросила Надежда Васильевна.

— В вашем ответе. На мой вопрос.

— Наверное, есть! — согласилась Надежда Васильевна. — Исключите из моего ответа логику, что в нем останется? — А вот это она произнесла таким тоном, которым говорила с Колюнькой, когда что-нибудь объясняла ему. Правда, таким же тоном и нередко она разговаривала и с Вовкой. Она знала, что это дурная привычка, но не так-то просто отделаться от привычек, тем более, если они тебя то и дело подводят.

Но не успела она до конца сообразить — обидела она Бурляя или не очень, как вмешался Вовка:

— Анатолий Агафонович! — воскликнул он, впадая в панику. — Анатолий Агафонович, пожалуйста, не обращайте на нее внимания: она завелась! С ней это бывает, чистосердечно признаюсь — бывает, но я никогда не думал, не предполагал, что она заведется сегодня, в вашем присутствии! Не успели как следует поговорить, она — уже!

— Ну и что же, что завелась! — пожала плечами Надежда Васильевна. — По-моему, мужчины должны благодарить бога за то, что женщины все еще заводятся... Сами по себе. — Потом она и еще сказала: — Вова! Иди покури, Вова! А?

— Господи! — еще больше взвился Вовка. — Год как не курю!

— Разве? Тогда просто так иди проветрись, Вова...

Вовка сидел неподвижно, вытаращив на нее глаза. Надежда Васильевна смотрела на него в упор, потом приняла решение:

— Ладно... — сказала она. — Пусть будет так: я первая проветрюсь. Вот здесь. У окна. — Она встала из-за стола и перешла к окну, где вдоль всей стены выстроился чинный ряд стульев. У окна она быстренько припудрилась, поправила прическу, вообще устранила все неполадки, возникшие во время разговора за столом, и снова посмотрела на Бурляя: что он скажет?

— Дело вот в чем, — задумчиво сказал Бурляй. — Действительно, в нашей дискуссии необходима аспирация.