Три пути (СИ)

Он посмотрел на сломанный лук и ярко представил выпученные глаза Красавчика, стрелу в его животе, окровавленную рубаху, растерянность во взгляде наглеца Рагнара… «Плохие мысли, — мальчик помотал головой, отгоняя видение, — нельзя так думать. Даже о них. Сам виноват. Не схватись за лук, может, и не сломали бы». Он подобрал с земли разбросанные стрелы — их братья испортить не догадались. И то жир.

Ничего. Не в этот год, так на следующий ру́тсинги возьмут Рагнара с Гуннаром в поход на Гулленгрё, где местные зарубят их своими большими топорами. И он не проронит по ним ни слезинки.

Атли потрогал распухшую скулу, поморщился и, прихрамывая, побрёл в сторону хутора. Зайчики привычно скакали впереди, указывая дорогу.

Подкидыш. Шаг второй

Из-за болячек дорога до дома заняла больше времени, чем обычно. Особенно неприятно было перебираться через Аргово ущелье. Мост — узкий деревянный настил шага в два шириной — давно не ремонтировали, и он коварно скрипел. Но лучше уж идти по нему, слушая шум горной реки, чем хромать в обход. Этак совсем долго получится — мама волноваться будет.

Одолев мост, Атли обречённо поплёлся к хутору. Сейчас ему меньше всего хотелось попасться на глаза тёте Илзе, которая и наказала добыть что-нибудь к ужину. Объяснять, что остался без куропатки из-за её драгоценных сыночков — гиблое дело. Зато, когда Гуннар притащит на кухню его, Атли, птицу, сразу начнёт щебетать, какой у неё вырос добытчик.

«А меня, значит, альвы в колыбель всем в наказание подбросили», — мрачно хмыкнул мальчик, вспомнив глупую байку. Да, чернявый он, да, глаза тёмные, не фиордландские. Но человек! Даже тинг постановил, что никакой он не альв, а сын своего отца!

Об отце он знал немногое. Тот носил имя Скъягги и погиб, когда Атли едва месяц исполнился. Был ульфхе́днаром и славился крутым нравом. Ох и досталось бы на орехи всяким пустозвонам, вернись он живым из того похода! И на тётку с кузенами управа бы нашлась — Скъягги приходился Илзе родным братом. И никто не посмел бы назвать Атли Подкидышем, а маму — колдуньей.

Впереди показался невысокий палисад. Мальчик вздохнул, предвкушая головомойку, но вдруг приметил необычное. Хуторяне сгрудились на площади меж тремя домами и чего-то ждали. Вон дядя Эймунд — оделман хутора и мамин брат. Вон Горм — мастер по оружию. А вот Илза, при ней стервецы Гуннар с Рагнаром. Матери только не видно. Атли не хотел упустить ничего важного и заковылял быстрее.

Послышался стук копыт, и на площадь въехали всадники. Прыг и Скок заплясали на конской сбруе, привлекая внимание к передовому. Это был грузный мужчина с густой рыжей бородой, заплетённой в две массивных косицы. Буйная шевелюра перехвачена кожаной лентой. На мощных плечах — зелёный плащ с серебряной фибулой. Под ним — роскошная шёлковая рубаха. Алая, как кровь из горла. На поясе — меч заморской работы в простых потёртых ножнах. Хе́рсир Гу́дмунд. А чуть поодаль — его хирдманны, пятеро.

Атли хорошо помнил херсира: раньше он и другие рутсинги были частыми гостями на хуторе. Неудивительно, ведь Гудмунд — старый друг и побратим Эймунда, на их счету десятки походов и сотни битв плечом к плечу. В одном из таких походов дядя потерял руку, в другом — сгинул отец Атли. Волна смыла его с палубы, когда корабль попал в шторм у берегов Фиордланда.

Предводитель рутсингов остановил коня в пяти шагах от оделмана и склонил голову в приветствии.

— Здравствуй, Эймунд Гаральдсон, кровный брат и брат по оружию, — проговорил он низким, хриплым, как боевой рог, голосом. — Дашь ли приют мне и моим людям в стенах твоей усадьбы, да стоит она крепко до самого Ранъяра́ди?

— Приветствую могучего херсира, — откликнулся дядя Эймунд, так же склонив голову, — мой дом — твой дом, Гудмунд Магнуссон.

Улыбка тронула толстые губы рутсинга. Он ловко, будто мальчишка, соскочил с коня и порывисто обнял хозяина хутора.

— Две зимы от тебя не было никаких вестей, — проговорил Эймунд, когда объятия разомкнулись.

— Я служил моему ярлу, — тряхнул шевелюрой Гудмунд. — Славные дела творились на западе, и много смелых мужей отправилось в Гъялдсхе́йм. Га́рир и Бра́ги там, пируют с Хёганом. Но я уже набрал удальцов — пойдём на всех вёслах!

— Добро. А вы что застыли? — крикнул Эймунд хирдманнам. — Аль не рады мне? Си́гольд, образина, хорош детей пугать — слазь с коня! Бья́рне, что, дар речи потерял? Где виса в мою честь? Ти́лле, Сту́рле, чего мнётесь, как красны девицы?

Под смешки и весёлые крики хуторян, рутсинги слезали с коней, сердечно приветствовали Эймунда, искали в толпе друзей да знакомцев.

Вниманием Гудмунда завладела Илза, сияющая, как альмарское серебро. Справа от неё стоял Рагнар, слева — Гуннар. Мальчишки пожирали херсира восторженными взглядами.

— Прибей меня Гар, если это не прекраснейшая из хозяек! — воскликнул Гудмунд и склонился в шутливом поклоне. — Не будь здесь твоего мужа, я б тут же дал волю рукам!

— Так дай им волю, могучий херсир, — игриво подбоченясь, откликнулась Илза, — ведь у тебя-то их две!