Три рэкетира

– Эдик, блин. Пожалел бы ты своих престарелых родителей, а? – Протасов сокрушенно потряс головой, – лучше сын-дебил, чем вообще никакого. Если тебе и не дала вчера какая девчонка, это ж, в натуре, не повод, чтобы уходить из жизни, обожравшись ледяным пивом в парилке, – лицо Протасова выражало неподдельную грусть, – Атасов, ты хоть ему скажи. Красиво, конечно, блин, придумал, от пневмонии скопытаться, сразу видать, грамотный черт.

Армеец криво улыбнулся:

– Я пиво для те-тебя заказал, Валерка.

– Со мной не выгорит ни хрена, – Протасов постучал по голове. – У меня ж тетка в аптеке тусуется, у ней антибиотиков – завались…

– Саня, – Армеец повернулся к Атасову, нетерпеливо махнув Протасову, чтобы заткнулся наконец, – Саня, я полагаю, д-дружище, что тебе самое время рассказать, что это за па-парень? – Армеец кивнул в сторону прихожей, – и какого че-черта мы с ним носимся, будто он сын Сары Коннор, а мы – трое г-гребаных терминаторов? Он что – грех молодости Олега Петровича?

– Вот что, – Атасов склонился к друзьям. Их лица, покрытые каплями пота, багровые в отблесках раскочегаренной каменки, наводили на мысли о сталеварах. Как в песне поется:

Крепче, чем жену-старушку,

Я люблю свою печушку,

И родней родного брата

Мне двенадцать тонн проката…[6]

– Вот что, – повторил Атасов и запнулся, потому что во дворе взвыла сирена. – О, типа! Валера, кажись, твой джип потрошат…

Протасов подхватился на ноги:

– Е-мое! Точно! Это ж мой «Патруль» разрывается. Бонасюк!!! – он закашлялся. Голосовые связки в накаленной до одури атмосфере дали сбой, – Бонасюк, – свистящим щепотом. – А ну-ка, иди глянь, чего там с машиной…

– Он те-тебя у-услышит…

Протасов плюнул и шагнул к выходу. Уже с порога он бросил через плечо:

– Атасов, блин? Что за беспредел в этом долбаном городе творится? Третью за полгода магнитолу выдирают. С кишками, блин! Это в подконтрольном районе, а?! Ну, поубиваю клоунов!

Окна холла выходили на задний двор. Бассейн и парилка их вообще не имели. Василий Васильевич засеменил по коридору к двери, бурча под нос про бандитов, купающихся в сауне на дурняк.

«А ты, поистине, еще и вездеходы бандитские охраняй…» – с этими словами Бонасюк отодвинул засовы.

Лично он полагал, что виной всему ветер.

«Или машина какая проехала. Нахватали, поистине, джипов, натолкали в них сирен разных, – а то, что другой пожилой человек после таких воплей до утра глаз не сомкнет, кому из них интересно…»

* * *

В следующую секунду Бонасюк валялся на полу, обеими руками схватившись за голову. Из разбитого лба хлестала кровь, а Вась-Вась истошно орал:

– Ой, не убивайте меня, поистине, только не убивайте!!!

Четыре пары ног перескочили через его распластавшееся по ковру тело, наступив на несчастного банщика не менее пяти раз.

Суки, всем стоять! Завалю! – крикнул Черный Свитер. Он пулей проскочил через холл, здесь было безлюдно, влетел в комнату с бассейном и врезался в опешившего Протасова. Протасов окаменел возле самой кромки воды, огромный, как Родосский колосс,[7] и почти такой же неподвижный. Лицо Протасова выражало жесточайшее изумление, а то и панику.

– Ну, крутой, где твоя шлюха?! – завизжал из-за спины Черного Свитера Тенор. Полотенце, небрежно повязанное на бедрах, соскользнуло на испанский пол, но Валерий этого не заметил.

– Твой, сука, джип? – Леха уткнул вороные стволы обреза в волосатую грудь Протасова. – Твой, сука?

Протасов словно онемел. Его мозг, будто заезженную в музыкальном автомате пластинку, заклинило одной нехитрой мыслью:

«Е-мое. Вот это, в натуре, и попарились в баньке. Ох и попал я… Попал, попал, попал…»

– Лысый, – гаркнул Черный Свитер, – Лысый, твою мать! А ну волоки сюда жирную старую гниду.

Лысый скрылся в холле, но вскоре появился опять, волоча почти бездыханного Бонасюка. В руках Лысого Вась-Вась смотрелся неодухотворенным мешком с картошкой. Судя по быстроте, с которой тело Бонасюка скользило по кафельному полу, Лысый обладал просто неимоверной силой. Бонасюк тихо верещал, как будто в нем прикрутили звук, и закрывал голову руками.

– Что, свинья толстожопая? – нагнулся к нему Черный Свитер, – Жить хочешь? – и, не дожидаясь ответа, ударил Бонасюка в лицо. – Где кассеты с трахалками, сука?

Пока Черный Свитер проводил бесхитростный допрос Вась-Вася, в лучших традициях гестапо, Тенор проскользнул вдоль бассейна и достиг двери в парилку.

«Шлюха, где шлюха? – бухало в его голове. От нетерпения Тенор негромко повизгивал. Впереди его ожидали лишь разочарование, боль и смерть.