Три революции

СНК в этом конфликте честно пытался отвечать на печатное слово печатным словом. "Правда" писала, что "Новая Жизнь" ведет политику разжигания злобы против большевиков и печатает на своих столбцах сведения, противоречащие одно другому. Приход большевиков к власти "Новая Жизнь" называла "авантюрой невежественных демагогов" [7]. Ежедневно главный печатный орган большевиков помещал опровержения тиражируемых слухов, но кампания только разрасталась.

В стенах Думы муссировались слухи о комиссарах, идущих распускать всенародно избранное самоуправление. Когда на ступенях городского собрания большевику Рязанову, будущему депутату Учредительного собрания, был задан прямой вопрос «Вы намерены распустить думу?», он отвечал: «Да нет же, боже мой! Тут какое-то недоразумение… Я ещё утром заявил городскому голове, что дума будет оставлена в покое…» [8]

Жуткие слухи поступали, и тут же разносились прессой, из Москвы. «Приезжие из «матушки Москвы белокаменной» рассказывали страшные вещи. Тысячи людей убиты. Тверская и Кузнецкий в пламени, храм Василия Блаженного превращён в дымящиеся развалины, Успенский собор рассыпается в прах, Спасские ворота Кремля вот-вот обрушатся, дума сожжена дотла»[9].

В условиях общей неразберихи и отсутствия достоверных сведений эти слухи производили угнетающее впечатление. 2(15) ноября комиссар народного просвещения Луначарский покинул Совет Народных Комиссаров со словами «Не могу я выдержать этого!» [10]. На следующий день в газетах появилось его заявление: «Я только что услышал от очевидцев то, что произошло в Москве. Собор Василия Блаженного, Успенский собор разрушаются. Кремль, где собраны сейчас все важнейшие художественные сокровища Петрограда и Москвы, бомбардируется..."

Луначарский обращался к народу: "Товарищи! Стряслась в Москве страшная, непоправимая беда. Гражданская война привела к бомбардировке многих частей города. Возникли пожары. Имели место разрушения. Непередаваемо страшно быть комиссаром просвещения в дни свирепой, беспощадной, уничтожающей войны и стихийного разрушения... Но на мне лежит ответственность за охрану художественного имущества народа…

Нельзя оставаться на посту, где ты бессилен. Поэтому я подал в отставку.

Но я умоляю вас, товарищи, поддержите меня, помогите мне. Храните для себя и потомства красы нашей земли. Будьте стражами народного достояния.

Скоро и самые темные, которых гнет так долго держал в невежестве, просветятся и поймут, каким источником радости, силы, мудрости являются художественные произведения.

Русский трудовой народ, будь хозяином рачительным, бережливым!

Граждане, все, все граждане, берегите наше общее богатство.

Народный комиссар по просвещению А.Луначарский.

3 ноября 1917 г.». [11].

Луначарского удалось убедить, что слухи страшно преувеличивают масштабы случившегося в Москве, он остался на своем посту. Но речь идет о народном комиссаре, министре Советского правительства. Можно представить себе, какое влияние эти слухи оказывали на простых обывателей.

Вместе с тем кадетская, меньшевистская и эсеровская пресса публиковала приказы Керенского, воззвания Краснова, сводки о продвижении войск Ставки к Петрограду и т.д. и т.п.

Этой политике информационного террора СНК противопоставил Декрет о печати от 27 октября (9 ноября) 1917 года. В нем были «приняты временные и экстренные меры для пресечения потока грязи и клеветы, в которых охотно потопила бы молодую победу народа желтая и зеленая пресса». «Как только новый порядок упрочится, – подчеркивалось в декрете, - всякие административные воздействия на печать будут прекращены, для нее будет установлена полная свобода в пределах ответственности перед судом, согласно самому широкому и прогрессивному в этом отношении закону» [12].

Согласно декрету, «закрытию подлежат лишь органы прессы: 1) призывающие к открытому сопротивлению или неповиновению Рабочему и Крестьянскому правительству; 2) сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов; 3) призывающие к деяниям явно преступного, т.е. уголовно наказуемого характера». В декрете подчеркивалось, что «Настоящее положение имеет временный характер и будет отменено особым указом по наступлении нормальных условий общественной жизни».

Решение советского правительства вызвало бурю негодования, на большевиков посыпались обвинения в отходе от собственной программы, декларирующей свободу печати. Попытка закрыть печатные органы, «сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов» лишь подлила масла в огонь информационного противостояния.

Более того - декрет, фактически, не действовал. Закрытые в соответствии с ним газеты на следующий же день возрождались под новыми названиями.