Три романа и первые двадцать шесть рассказов

– Оленев, – спросил Колчак, – а ты не можешь сразу добавить туда чего-нибудь ядовитого, чтоб исключить полностью применение внутрь?

– Чего? Только цианистого калия, так он в комплект корабельной аптеки не входит.

– Ну… зеленки…

– Зеленка на семидесятиградусном спирте, наши драконы ее очищают и пьют спокойно!..

– А что не пьют?

– Что не пьют, то грызут. Нюхают и колют. Сволочи.

8.

Всеобщее шевеление на корабле приобретало ту бодрость, которая сообщается людям с началом работ: глаза боятся – руки делают. За работой начинал ощущаться некий еще неясный смысл – предвестие того знания конечной цели, следующего из сложения всех мелочей и возникающего как бы неизвестно откуда, которое есть дух и суть действия и являет себя неизбежно, о чем и предупреждал Ольховского Колчак. Любая секретность – утаивание шила в мешке, и чем позже ты обнаружишь в этом мешке себя самого, тем сильнее уколешься.

Испытанный Ольховским укол, вернее даже два укола, исказили его представление о реальности и ввергли в мистику. Необъяснимым феноменом было возникновение ударного механизма в баковом орудии и топлива в левой носовой цистерне. Объяснить это никто ему не сумел. Запахло высшими силами, паранормальными явлениями, материализацией воли и победой чуда над рассудком. Так сокрушается материалистическое мировоззрение. Похоже, кто-то там в астральных сферах брал на себя всю ответственность. Рука провидения дружески обнимала его за плечи и подпихивала по избранному пути. Он гипнотизировал и буравил зеркало, пока оно не уверило в потустороннем уверенном блеске глаз. Происходило осознание миссии и рождение вождя. (Рассудок конвульсивно сопротивлялся: хотелось выпить и одновременно хотелось сунуть голову под холодную воду, то есть протрезветь двумя противоположными способами сразу. Однако это помогло слабо: успокоило, но ничего не изменило.)

Если человек не может смириться с каким-то явлением внутри себя, он начинает бороться с аналогичным явлением снаружи: не сознание исправить, так хоть бытие, авось одно в другом отразится. И если поступки удаются, то (практика критерий истины) сознание постепенно уверяется, что с ним все в порядке. Оно очищается от сомнений, выбрасывая их наружу, вымещая вон и там разрешая в практическом порядке.

Испытывая потребность борьбы с любыми психическими ненормальностями, Ольховский вызвал доктора. Сесть не предложил. Старшему лейтенанту медицинской службы Оленеву был дан боевой приказ излечить от наркомании матроса Принсипа. Такую фамилию влачил по жизни наряду с прочими своими глупостями и несчастьями Груня.

– Месяц сроку тебе! Больше времени нет! А то… разъелся!..

Оленев подивился неподдельной страсти приказа и вышел в коридор строевым шагом, больно ударившись ногой о комингс.

Груня отнесся к очередной напасти равнодушно: хрен с ними, пусть, работа у них такая. Но Оленев, которому была обещана аттестация по результатам эксперимента, въехал в задачу плотно.

Он отдраил иллюминатор, заварил чай, закинул ноги на стол и перелистал учебник наркологии. Теория не порадовала, а практика представилась просто беспросветной. Он плюнул в иллюминатор, поковырял в носу, втянул перед зеркалом живот, постучал ребром ладони о спинку кресла и, исчерпав все средства, разразился негодующим:

– Да что я им, Бехтерев, что ли!

Опрокинул чай и, промакивая стремительную лужу на столе пухлой газетой объявлений, автоматически зафиксировал взгляд на ее названии. Газета называлась «Шанс», и купил ее доктор две недели назад в надежде обнаружить новый, эффективный и недорогой сжигатель жира. В нарочито-школьных завитках водянистых красных букв, вчетвером скомбинированных в слово «шанс», было что-то мошенническое.

Доктор поцокал языком чему-то удачному в памяти и стал разъединять страницы, слипшиеся в кашу и расползающиеся. На втором развороте открылась реклама «Центра доктора Калашникова», который, были в городе такие слухи, вроде и вправду возвращал в строй нарков и алкашей удачнее всех прочих.

Сдать Груню на курс лечения в клинику доктора медицинских наук и профессора Калашникова возможным не представлялось. Во-первых, случай был сравнительно легкий, не смертельный, да и Груня не брат родной, и тыкаться туда с этим было неловко. Во-вторых, и этого было достаточно, центр брал за свои услуги деньги, пусть смешные по мировым расценкам, но ни по каким расценкам ВМФ не в состоянии лечить прибабахи своего контингента – только средствами военно-морской медицины или же в порядке благотворительности.

Замысел потащил его, как рвущая поводок собака. Телефонный номер был занят, прорвался он попытки с двадцатой.

– Приемная профессора Калашникова, – ответил женский голос, соответствующий представлению о сестре именно милосердия.

– Это вас беспокоят из медицинского управления Военно-Морского флота, – представился Оленев, осаживая голос на нижний, басовый регистр. – Здравствуйте, коллеги. Могу ли я поговорить с профессором?

– Профессор сейчас занят. Подождите, пожалуйста…