Три романа о любви

— Знаешь что, Вася? Это хорошо, что она не приехала. Вам даже, по-настоящему, совсем надо бы некоторое время не видеться друг с другом.

Он увел Петровского из передней, по-прежнему ласково обнимая его за талию.

— Если будет вызывать тебя к телефону, скажу, что ты еще не приезжал. А если приедет сама, мы, брат, с тобой скажем, что ты только что вошел.

Он радостно, точно школьник, потер руки.

— Я давеча был к тебе несправедлив. Но, знаешь, как-то было трудно поверить, что человек может так испакоститься. Ведь я хорошо помню Варвару Михайловну девицей. Такая была умная, солидная девица — и вдруг… Но, конечно, как мужчина, я тоже не могу не сочувствовать и тебе, и даже больше тебе… Отчего же я не женился? Все оттого же. С самого детства чувствую отвращение к лотерее. Никогда, брат, не покупал этих билетиков, свернутых тоненькой трубочкой. Органическое чувство отвращения. Терпеть не могу играть вслепую.

Петровский опять понуро сел в углу дивана. Ему было приятно, что он не застал здесь Варюши, но он знал, что на ее звонок по телефону ему все-таки придется подойти.

— Если она позвонит, — сказал он, — ты скажи, что я заехал к тебе и просил выслушать мое сердце.

— Да ты не подходи к телефону.

— Нельзя, — сказал с раздражением Петровский. — Ведь она знает, что езды от Храма Спасителя сюда всего несколько минут.

— Паршивое положение. Что же ты думаешь дальше предпринять?

Петровский, согнувшись набок, сидел не отвечая и только передернул плечами. Курагин опять заходил по комнате.

— Я тебя понимаю, — говорил он, — и знаю, что здесь подлинная, истинная трагедия. На самом деле и ты, и она — настоящие, хорошие, превосходные люди. Но между вами встал пол. А он, брат, не шутит. И чем умнее и порядочнее люди, которые попали в его тиски, тем ужаснее, подлее и безысходнее трагедия. Да, да, да. Пожалуйста, не спорь со мной. Если бы Варвара Михайловна была какое-нибудь ничтожество, поверь, что вся история была бы гораздо проще.

— Ты думаешь? Очень странное рассуждение. Весь центр вопроса, именно, в отсутствии этой самой внутренней порядочности.

Курагин загородился от него ладонями.

— Вот что значит, что ты мало знал женщин. Как раз, брат, наоборот. Женщина серьезная, порядочная никогда не пойдет на мимолетную связь. Любовь непременным образом глубоко захватывает ее всю, до самого, брат, понимаешь, что называется, основания. Любовь вырастает у нее изо всей ее личности. Женщина глубокая и порядочная любит в своей жизни всегда один раз. Это я знаю наверняка. В этом-то, брат, и вся трагедия. Уж если такая, настоящая женщина тебя полюбила, она потом тебя не может разлюбить. Сделаешься ты проходимцем, разбойником, — все равно будет любить. Украдешь казенные деньги, окажешься шулером, провокатором, ослепнешь, заразишься сифилисом, паралич тебя разобьет, — все равно будет любить. Сдохнешь где-нибудь под забором, — на могилу к тебе придет и цветочков посадит. Во, брат!

В его смешных, прищуренных глазах стояли глупо-сентиментальные слезы. Этим, впрочем, Курагин всегда отличался и раньше.

— Отчего же ты тогда не женился? — спросил Петровский.

Курагин его раздражал.

— Оттого, что было жаль… себя жаль и женщины жаль… собственно, порядочной женщины жаль: таких каких-нибудь вертушек, кто их будет жалеть? А таких, как Варвара Михайловна, мне всегда было жаль. Потому что они подходят к любви с настоящими, возвышенными, человеческими требованиями. Для них любовь, это — не какой-нибудь пошлый акт… Вот ты, женатый человек, прожил восемь-девять лет в законном браке с милой женщиной, а ты, брат, пошлее меня смотришь на женщину. Ей-Богу… конечно…

Он продолжал бегать по комнате, в своей смешной короткой куртке, выдвигая вперед сорокалетнее брюшко.

— Я вот всю жизнь прожил с проститутками и пошлыми бабенками, а я женщину все-таки больше тебя уважаю. Не веришь? А я тебе говорю, что ты — циник, настоящий циник. И я это понимаю: ты — циник, может быть, оттого, что прожил около десятка лет в браке с порядочной женщиной. Да, да, да, да… Именно, оттого. И я тебя не осуждаю. Это — трагедия, — и больше ничего! И даже больше: иначе, если хочешь, и нельзя, никак нельзя. Ведь какая бы она ни была там по своей натуре самая порядочная и распорядочная, все-таки еще есть на свете и эта самая мерзость — пол, и ему нет никакого дела до того, порядочная женщина твоя жена или непорядочная. Да ты и сам, может быть, знаешь, что порядочная, и тем, может быть, даже хуже, что ты знаешь, что она порядочная…

— Нет, Варюша не порядочная, — сказал Петровский.

— Оставь! — негодующе крикнул Курагин. — В тебе говорит раздражение, боль, а ты должен быть объективен. Ты — врач. Если бы она не была порядочна, умна, — словом, если бы она не была вообще значительной человеческой личностью, ты бы ее давно уже бросил. Оставь!

— Не бросил потому, что у меня нет характера.

— И это тоже неверно. Не бросил потому, что ты — тоже порядочный человек.

Петровский пожал плечами. Разговор становился для него скучным.