Три розы

– Что вам до истинной церкви? Забудьте о ней, хире. Пускай бог и дьявол разбираются сами, до той поры, пока верховный судия не сметет и нас, и их. Они нам не сторонники и не противники. Видали вы, как дерется чернь на потеху богатым горожанам? Два увальня мутузят друг друга, валяются в грязи, мешая ее с кровью и выбитыми зубами, воротят друг другу носы на сторону и выдавливают глаза, а богатый горожанин кричит: «Еще, еще дай ему хорошенько, укуси его, придуши его, придави его!» Так вот, увальней этих уподобим богу и дьяволу. Горожанин же аллегорически – та сила, что вот-вот вырвется в наш мир и станет не только созерцать, но и принимать участие в делах мирских…

– Но кто мы в вашем страшном примере? Мы, сущие на земле?

– Черви, что кишат под ногами драчунов в грязи, – сказал Альгиус. – Черви, коих не замечают ни борющиеся, ни созерцающие.

– Но что могу сделать я один?! – в тревоге воскликнул Бофранк. Он почувствовал себя необыкновенно немощным и жалким, предсказание, сделанное Альгиусом и референдарием Альтфразе, встало перед ним во всем своем леденящем величии. А он-то, сирый, чаял, что оно связано было с упырем! Он надеялся, что поборол зло, но настоящее зло еще не выказало себя!

– Отчего же один… – сказал Альгиус. – Одному вам не справиться. Более того, не справиться и нам вдвоем… Дело в том, что единственный посланник этой силы – назовем ее попросту Силою – это, как я разумею, Шарден Клааке. Вы, конечно, не убили его, ибо убить его не так просто, тем паче простым людским оружием, пусть это даже ваш чудесный многострельный пистолет. Посланник, сказал я? Нет, он не посланник, он скорее тот, кто как уховертка сверлит дыру в иной мир, где и правит безраздельно Сила. Сейчас он поунялся, зализывает рану, и я даже догадываюсь, где можно его отыскать. Меж всеми мирами…

– …А разве миров несколько?

– Множественность миров описана не раз и не два, еще Теобальт из Урри полагал, что над нами не твердь небесная, а светила и пустоты размеров, помрачающих разум… Точно так же мыслят мудрые книжники, не жалуемые церковью нашей и давно уже либо бежавшие в иные края, либо пустившие шкуры свои на переплеты для священных книг: признают они существование миров, соприкасающихся друг с другом невидимою гранью. Кто или что населяет их, что может статься, прорвись перепонка между этими мирами, – нам не ведомо. Посему и страх велик… А что до упыря, то прячется он скорее всего в междумирье, откуда и приходил, дабы убивать, а после снова укрывался там. Говорили, что являлся он ночами ненастными и ветреными – мнится мне, сие происходило из-за открытия дыры меж нашим миром и междумирьем, создающего колебание воздуха и нарушение покоя стихий. Выход один – убить упыря, покамест он не ждет нас, покамест он поранен и не способен вновь являться в наши пенаты. Посему ищите союзников, хире Бофранк, и союзников могущественных.

Поисками союзников Бофранк занялся в тот же день, едва прибыл в столицу. Уже в который раз нездоровье телесное отступило перед силой духа субкомиссара: он чувствовал себя много бодрей, нежели до поездки к отцу. Был в этой поездке тайный знак, который не вдруг открылся Бофранку: знак поворота. Пришло время нового дела!

Получив от Альгиуса должные наставления и оставив его у себя на квартире в обществе графина с вином, легких закусок и Ольца, субкомиссар на той же карете отправился в высокий дом, выстроенный совсем недалеко от жилища покойного Броньолуса на берегу озера Моуд. По прибытии он велел тщедушному секретарю доложить о нем, и Баффельт тотчас распорядился пропустить Бофранка.

Грейсфрате выглядел весьма мрачным, толстые щеки его свисали складками, ярко-голубые глаза укрылись в слоях жира, лишь пальцы нервно терзали четки из шестигранных лалов. Поодаль стояли двое то ли монахов, то ли прислужников в строгих одеждах, суровые и молчаливые. Вполне вероятно, то были охранники при особе грейсфрате, готовые умертвить любого, кто взялся бы угрожать Баффельту.

– Они не помешают беседе, – бросил Баффельт, заметив, что субкомиссар не решается начать. – Что вы имеете сообщить мне?

– То, что не сказал грейскомиссару Фолькону и никому иному. Я говорил… с ним.

– С… упырем?

– Если угодно, называйте его так, хотя мы оба знали оного как Шардена Клааке, секретаря покойного грейсфрате Броньолуса.

– Значит, худшие мои подозрения оправдываются. О чем же он говорил с вами?

Бофранк вкратце поведал о встрече с Клааке и о том, чем она завершилась, умолчав лишь о Гаусберте. Не стал субкомиссар рассказывать и о миссии, кою исполнял Клааке в походе к Ледяному Пальцу и кою возложил на него не кто иной, как грейсфрате Баффельт.

Грейсфрате, как человек несомненного ума, сказал о том первым: