Три секунды

Пит Хоффманн говорил по-польски, чтобы те двое тоже понимали.

— В нем еще осталось кило восемьсот. Займитесь. И расплатитесь с ним, когда он закончит. Четыре процента.

Они были похожи друг на друга — обоим лет по сорок, темные костюмы стоят дорого, но выглядят дешево, бритые головы, на которых, если встать поближе, можно рассмотреть проросшую за сутки рыжеватую щетину. Отсутствующий безрадостный взгляд. Оба редко улыбались, и Хоффманн еще ни разу не видел, чтобы они смеялись. Двое в костюмах послушались, удалились в кухню, чтобы опустошить валяющегося на полу, блюющего «верблюда». За доставку партии отвечает Хоффманн, и им не хочется объяснять варшавскому руководству, что сделка провалилась.

Хоффманн повернулся к третьему, оставшемуся за столом, и наконец-то заговорил по-шведски.

— Здесь двадцать капсул. Двести граммов. Можешь сам посчитать.

Он посмотрел на собеседника — высокого, светловолосого, спортивного, своего ровесника, лет тридцати пяти. На госте были черные джинсы и белая футболка; пальцы, руки, шея обильно унизаны серебром. Покушение на убийство, четыре года в Тидахольме, два разбойных нападения и двадцать шесть месяцев в Мариефреде. Все верно. И все-таки Хоффманна не оставляло чувство, от которого он не мог избавиться: что покупатель ряженый, что он играет роль — и к тому же не слишком убедительно.

Пит продолжал наблюдать за покупателем. Тот вытащил из кармана черных джинсов бритву, разрезал одну капсулу вдоль и склонился над тарелкой, чтобы понюхать содержимое.

Странное чувство не проходило.

Может, он просто под кайфом? Или нервничает. А может, именно оно заставило Пита посреди ночи позвонить Эрику, — отчетливое ощущение, что что-то не так, чувство, которое он не смог описать, когда звонил.

Запахло цветами, тюльпанами.

Хоффманн сидел через два стула от покупателя, но прекрасно уловил запах.

Покупатель искрошил желтовато-белую твердую массу в порошок, подцепил немного на бритву и ссыпал в пустой стакан. Втянул в шприц двадцать миллилитров воды и выпустил ее в стакан; порошок растворился, и теперь в стакане была прозрачная, но вязкая жидкость. Покупатель с довольным видом кивнул. Растворяется быстро. Получается прозрачная жидкость. Амфетамин что надо, как и обещал продавец.

— Тидахольм. Четыре года. Верно?

Звучит профессионально. Но все равно что-то не то. Пит Хоффманн пододвинул тарелку с капсулами к себе, подождал ответа.

— Девяносто семь-две тысячи. Но отсидел всего три. Решили, что мне хватит.

— Какой сектор? — Хоффманн внимательно разглядывал покупателя.

Ни один мускул не дрогнул. Парень глазом не моргнул, никак не проявил волнения.

Он говорил по-шведски с легким акцентом — приехал из какой-нибудь соседней страны. Датчанин, а может, норвежец. Покупатель вскочил, его кулак пролетел у Пита перед самым лицом. Все выглядело как надо, но Пит понимал: поздно. Покупателю надо было обидеться гораздо раньше, начать размахивать руками с самого начала, ты что же, сука, мне не доверяешь?

— Ты же видел приговор.

Вот теперь точно злость напускная.

— Еще раз. Какой сектор?

— Корпус «С». Девяносто семь-девяносто девять.

— Корпус «С». Где именно?

Всё, поздно.

— Да что ты, мать твою, прицепился?

— Где?

— Корпус «С». В Тидахольме у секторов нет номеров.

Покупатель улыбнулся.

Пит Хоффманн улыбнулся в ответ.

— С кем ты сидел?

— Ну все, с меня хватит!

Покупатель повысил голос. Но ему надо было разыграть злость посильнее, получше притвориться обиженным.

Хоффманн слышал в его голосе другое.

Неуверенность.

— Мы что, так и будем продолжать? Я-то думал, ты хочешь мне кое-что продать, потому и пришел.

— С кем ты сидел?

— Со Сконе. С Мио. Юсеф Ливанец. Виртанен. Граф. Скольких тебе назвать?

— С кем еще?

Покупатель продолжал стоять. Потом шагнул к Хоффманну.

— С меня хватит.

Он стоял совсем близко, серебряный браслет и кольца сверкнули, когда он взмахнул рукою у Хоффманна перед носом.

— Не буду больше никого перечислять. Хватит. Решай, мы продолжаем или разбегаемся.

— Юсефа Ливанца выслали, запретили въезжать в Швецию. Он пропал, когда высадился в Бейруте три с половиной месяца назад. Виртанен последний год сидит в Сэтере, пускает слюни. К нему никого не пускают — хронический психоз. А Мио — в земле сырой…

Двое бритоголовых в дорогих костюмах услышали громкие голоса и открыли кухонную дверь. Хоффманн махнул им рукой, чтобы не подходили ближе.

— Мио зарыли в песчаном карьере возле Ольстэкета на острове Вермдё. С двумя пулями в затылке.

Теперь в комнате на чужом языке говорили трое.

Хоффманн и двое бритоголовых заговорили по-польски. Покупатель оглянулся, ища, как сбежать.

— Юсеф Ливанец, Виртанен, Мио. Я продолжу. Сконе вконец спился, он больше не помнит, в Тидахольме он сидел, в Кумле или вообще в Халле. А Граф… вертухаи срезали его, когда он повесился на простыне в камере следственной тюрьмы в Хернёсанде. Вот они, пять имен, которые ты назвал. Хороший выбор. Потому что никто из этих людей не сможет подтвердить, что ты с ними не сидел.