Три сердца, две сабли (СИ)

Француз, отдав мне должок, быстро отступил… но внезапно стал вертеть головой и прислушиваться. И даже повернулся ко мне спиной! Я, заведомо ничего не слыша сквозь звон в ушах, почел его поведение на поединке уже несомненно оскорбительным.

– Вы задумали вывести меня из себя! – помню, рассвирепел я. – Дабы я, не сдержавшись, ударил вас с тыла. Не дождетесь!

Он же имел наглость повернуться ко мне в профиль и приложить палец к губам.

И вот то, чего я не мог услышать из за надоедливого шума в битой голове, я наконец увидел воочию. Прямо из леса выдвинулись на поляну трое французских гусар. Во главе – капитан с густыми и седыми, будто горное облачко, усами.

– Я все видел и слышал! – грозным рыком пророкотал он. – Я слышал звон сабель, и полагал, что здесь разъезды схватились… Вы оба – безумцы! Дуэль на вражеской территории в военное время! Это безусловный трибунал! Что я вижу! Императорский порученец! Не верю своим глазам! И что за наряд у конного егеря! Вы не русский ли шпион?! Что у вас здесь происходит?!

…И хотя я понимал всю эту филиппику как бы с запозданием, сквозь контузию, не знаю уж, как вырвалось у меня:

– Никакой он не русский шпион, ручаюсь вам, капитан!

Поверил ли капитан мне на слово в тот же миг, не ведаю, но я в свой черёд своим ушам не поверил, когда, продолжением моего выкрика, услыхал громкий доклад лейтенанта.

– Моя вина, капитан! Только моя! – гласом вопиющего отнюдь не в пустыни вызвался Нантийоль. – Мы не поделили даму. Еще десять лет назад. И вот теперь случай вновь свел нас с лейтенантом Сурреем. Я узнал, что та дама избрала его. Он ее соблазнил! Я не сдержался, встретив лейтенанта! Я питал к contesse de Belleille слишком сильную страсть! Я во всем виноват.

Так, я еще узнал, как меня должно величать во французском обличии (у меня была запасена по случаю иная фамилия)… и был впечатлен сей романтической историей, похоже, не меньше капитана. И даже не меньше его коня, который, сам будто, а не по воле хозяина, торчком выставил уши и осадил.

– Будь я проклят! – пробормотал старый драгунский капитан и обратился к своим: – Вы когда-нибудь видали такую пиесу на такой дивной сцене?

И тут на поляну выступил из лесу фронтом едва ли не целый гусарский эскадрон. Слыхали признание Нантийоля все! Теперь захотели посмотреть на нас обоих собственными глазами. Чудная пиеса за три тысячи верст от Парижа, что и говорить!

Переведя дух, окинул и я взором благодарных зрителей, не устроивших овацию разве из опасения близости неприятеля. В «партере» были одни сочувствующие, ни одного осуждающего взора. Будто все они в жизни уже успели пройти через подобную измену, достойную пера Гомера и размаха Илиады. Но каков Нантийоль! Менелай бледнеет перед ним…

Капитан посмотрел налево, посмотрел направо. Кашлянул грозно.

– Погибнуть из-за женщины – красиво. Но солдатской чести в этом нет, – отрезал он, видавший все виды, и приказал: – Представьтесь, полуегерь-полуказак.

Нантийоль представился по артикулу.

– Так вы ко всему прочему тот самый разведчик, о коем легенды ходят! – с тяжкой усмешкой проговорил капитан. – И вы не нашли ничего лучшего, как рыскать по следу старого недруга в чужой стране, в мрачных дебрях и прочее. Это уже бессовестная комедия, иного слова не найду! А вы, господин императорский порученец… Вас какая нелегкая сюда занесла?

История у меня припасена попроще: особое секретное поручение, по счастью уже выполненное к сему моменту, большего открыть не могу.

– Дельно, что успели, – снова усмехнулся капитан. – Верно, удивились на обратном пути такой погоне?

– Честно признаюсь, нимало, – отвечал я вполне в духе разыгравшейся «комедии». – Лейтенант Нантийоль – действительно лучший разведчик и следопыт во всей Великой Армии.

Получилось недурное слово защиты! И Нантийоль оценил его по достоинству.

– Тысяча дьяволов! – прошептал он с сарказмом. – Нас обоих… Мы уже как подельники в одной разбойнической шайке…

Капитана раздражил неясный шепоток:

– Довольно шушукаться! – приказал он. – Оружие сдать! Следовать с нами. И я натравлю на вас свору лейб-жандармов, помяните мое слово, – принялся угрожать он. – Сдам вас военному прокурору, как только изыщу возможность… Во Франции я бы вас разогнал и отпустил. А здесь – непозволительно. Так и знайте!

– Полагаю, вам теперь ничуть не выгодно открываться и идти под расстрел… или же затевать побег, – несмотря на приказ молчать, тихо проговорил Нантийоль, пока гусары объезжали нас, беря в кольцо. – Ведь тогда наш поединок сорвется. А это не в ваших правилах. Верно ли я понимаю?

– В точности, – кивнул я, готовый повторить про себя всю его предыдущую пиесную реплику, начиная с ругательства.

– Я поддержу вас при случае в вашей нынешней роли, – пообещал вдобавок Нантийоль таким саркастическим тоном, что мне ничего не оставалось, как только готовить для него новую ответную любезность.