Три сестры. Диана

Проводив сестёр, я гуляла по берегу. Прошла Сарайский пляж, спустилась к Шаманке. Лёд позволил пройти несколько шагов до торчащего рядом со скалой большу округлого камня. Полюбовавшись замёрзшими берегами поднялась к перешейку. Не смотря на холод, здесь сидела очень пожилая женщина, на небольшом столике перед ней были поделки из камня.

— Вы сами делаете? — спросила я разглядывая удивительно простые, но красивые вещи.

— И сама, и муж. Вот смотрите, это лазурит. А на медальоне наш зверь, баргузин. Женщине силу даёт, забеременеть помогает. Даже когда веры уже нет, — говорила она странные для меня вещи. — Возьмите на память, вы же не местная. Уедете, а кусочек нашей земли будет с вами. Байкал вам будет в помощь. Будете носить, будут силы. Болезнь победить, решение принять. Когда муж этот медальон вырезал, здесь правила Сарма, десять дней медальон висел на ветру, принимал силу.

— Спасибо, если только позже. Я гулять пошла без денег. — Вздохнула я, собираясь положить вещь обратно, хоть и выпускать красивую поделку из рук не хотелось.

— Я заплачу, — придержала мою руку другая, мужская, в кожанной офицерской перчатке.

— Ты! — резко развернулась я и уставилась на мужа.

Глава 13

Генка. Такой родной, такой мой и такой чужой и далёкий одновременно. Чуть меньше двух с половиной лет прошло с нашего раставания, а я его узнавала и нет.

Высокий, но то ли я отвыкла, то ли из-за того, что он очень сильно похудел, он казался выше.

— Не мужик, а сергэ, — обозвала Генку местная мастерица.

— Почему Сергей? — не расслышал её он. — Гена я.

— Не Сергей. Сергэ. Высокий такой столб, который мы ставим, чтобы предки могли спуститься с небес и привязать своих коней. Чем выше столб, тем легче его увидеть, — объяснила она с улыбкой.

Я в разговор не встревала, только наблюдала со стороны. И замечала новые, чужие для меня черты. Шрам, рассекающий густую бровь. Уставший взгляд, какой был у папы. Синяки под глазами, проступившие скулы, разбавленная на висках сединой рыжина. А ведь ему всего тридцать, я даже старше его на полгода. Да и одну руку он странно держит, словно привык носить на перевязи.

— Драться будешь? — и смотрит так, какими-то осоловевшими глазами.

— Была нужда, руки оббивать. — Отвернулась я.

— Плохой знак, — вздохнул он за моей спиной, а я всё равно знаю, что сейчас этот гад улыбается.

— С кем поздравить? Геннадьевич или Геннадьевна? — задала я вопрос, который мучал меня всё это время.

— Мальчик. Тётя Шура его Мишкой назвала. — Тихо ответил он. — Фамилия у него бабушкина. Я официально признать не могу, но деньги отношу, играю. Выселить из части не дал.

— Что значит, тётя Шура? А мать где? — удивилась я.

— Мать отказалась. Она спустя четыре месяца после рождения Мишки уехала за одним из солдат, что с ней и где она никто не знает, домой она не пишет. Тётя Шура ко мне сразу пришла, мол дочь в городе живёт, чтобы здесь бабы поедом не съели, там рожать будет, но забирать ребёнка не собирается. А она на свою зарплату не потянет. Я сразу сказал, что буду помогать. — Встал он рядом и смотрел на искрящийся под солнцем лёд. — Понимаю, тебе это знать не за чем, но иначе я не могу.

— И сколько отдаëшь? — спросила я.

— Половину вам отправляю, половину от оставшегося отношу, с остального платежи всякие, взносы, ну и сам живу. — Просто ответил он.

— Там же ничего не остаётся в итоге, — прикинула я в уме.

— А мне много и не надо. — Знакомо хмыкнул Генка.

— Сюда какими судьбами занесло? Точнее, кто вызвал, мать или Тося? — прямо спросила я. — И стоило оно, весь отпуск и столько денег, ради пары дней?

— Стоило, Дин. В этот раз я бы и к тебе доехал, а тут ты считай рядом, — улыбнулся он до ямочек на щеках. — Я вообще ещё три дня за госпиталем числюсь, а потом ещё отпуск по ранению.

— По какому ранению? — сердце вдруг сдовно на стену наткнулось и пропустило несколько ударов.

— Осколком зацепило, да не в этом дело, время у меня теперь есть, — отмахнулся он.

— Покажи! — я резко сделала шаг к нему.

— Дин, — начал он.

— Просто покажи! — рявкнула я, дергая его за шинель.

— Да чего ты, смотреть там не на что, — отнекивался он.

Но мне показалось, что я поняла, почему весь этот год не могла найти себе места и постоянно ощущала смутную тревогу.

— Тише, тише ты, — фыркает он со смехом. — Вот прям понадобилось тебе.

Но послушно распахнул шинель и китель. Край воротника тельника я отвела сама. Через всю грудь, уходя к плечу был огромный шрам, ещё не зарубцевавшийся, ещё с заметными проколами от швов… Небо и земля кажется стремились поменяться местами, уши заложило.

— Дина, Дина! — неслось издалека.

Когда я пришла в себя, то первое, что увидела, был Генка, склонившийся надо мной на фоне потолка, подбитого досками.

— Ты чего это? Как себя чувствуешь? Воды? Голова как? — засыпал он меня вопросами.

— Ген, дай в себя прийти, — отвернулась я к стене.