Три слова о войне

– Обо мне не беспокойся – постараюсь им наплести что-нибудь. Подожди, это что? – он протянул картонную иконку, завернутую в целлофан.

– Небесный покровитель медиков – подарок мужа.

– Надо бы сжечь – некоторые боевики терпеть не могут крестов, иконок и прочего православного добра.

– Ну уж нет! – взмолилась Верочка. – Это теперь наша последняя надежда.

– Хорошо, – грустно улыбнулся Глебов и вернул бумаги. – У самого рука не поднимается бросить в огонь.

Верочка взяла образок, сунула под куст:

– Пусть послужит весточкой от нас.

– Пустое! Вряд ли его найдут среди этой неразберихи.

– Почему же? Если веришь, все возможно.

Светало. Гористые окрестности наполнялись утренними звуками – зашептала трава, запели птицы воскресшего мира. В этом жизнерадостном многоголосии Глебов различил отдаленное механическое завывание. Вскоре на склоне показался грузовик – бледные фары освещали путь к месту крушения. Послышалась чужая речь.

– Вот и они.

3

– Не положено! – отрезал начальник поисковой группы.

– Товарищ полковник, Иван Васильич, – не сдавался Турин. – У меня земляк летел этим рейсом – вместе с невестой.

– Хочешь опознать их трупы?

– А может, они живы?

– Дай-то Бог, капитан, хотя маловероятно. Марш в вертушку!

Вылетели в полдень. Долго блуждали над угрюмыми отрогами, снижались, рискуя попасть под обстрел. Наконец в одном из квадратов обнаружили останки летательного аппарата. Сделав повторный круг, приземлились около.

Вертолет выгорел основательно. В покореженной кабине маячил силуэт летчика, который, уменьшившись вдвое, выглядел скрюченным карликом. Кое-где из-под пепельных обломков торчали обугленные кости, оплавленные фрагменты воинского обмундирования. Рядом валялись тела – истерзанные огнем, в горелых лохмотьях.

Капитан осмотрел всех.

– Ну что, нашел земляка с невестой? – посочувствовал Иван Васильевич.

– Нет.

– Ладно, – полковник повернулся к солдатам. – Пакуйте «двухсотых» в мешки.

Турин отошел в сторону, закурил. Птица летела по небу. Дымка клубилась над ущельем. Поток вечности шумел внизу.

Докурив, капитан бросил окурок под куст. Уже собрался уходить, как вдруг заметил в траве небольшой предмет. Поднял – это была картонная иконка, завернутая в целлофан. Точно такую же он видел у Верочки, когда лежал в госпитале.

– Странно, – недоумевал Турин. – Как она здесь очутилась?

Остальных находка тоже удивила.

– Чудеса, да и только! – озадачился Иван Васильевич. – Ничуть не оплавилась. Нужно занести в протокол осмотра. Кстати, кто там изображен?

Турин взглянул на образок: облаченный в красный хитон святой держал в руках раскрытый ларец и тонкую ложечку, увенчанную крестиком. Он как будто приготовлялся дать лечебное снадобье, исцелить от слепого недуга, спасти. Слева направо от золотистого нимба вилась надпись: «Святой Пантелеймон»…

Навуходоносор

1

«При Навуходоносоре, царе вавилонском, Бог явил многие чудеса, в том числе спасение трех отроков в раскаленной печи, таким способом давая понять, что есть всевышняя десница, которая управляет судьбами людей».

Начальник караула закрыл книгу и вышел на воздух. Огненный закат догорал над Грозным. Вдали пламенели края кучевых облаков, оттеняя синюю густоту посредине. Трассирующие пули время от времени рикошетили о камни, стремительными искорками уносились ввысь. Все это напоминало громадную печь, в которой потрескивают горящие поленья.

Постояв у заката, начальник караула объявил:

– Сегодня пароль – Навуходоносор.

– Как?

– На-ву-хо-до-но-сор.

Помощник хмыкнул, почесал затылок и отправился передавать по цепочке.

В темное время суток войска в Чечне пользовались двумя паролями. Первый начинал действовать поздним вечером и означал какое-нибудь число, к примеру, семерку. Заметив приближающуюся фигуру, часовой кричал:

– Стой! Тройка!

Идущий из тьмы отвечал:

– Четверка!

– Продолжить следование!

Часовой мог выкрикнуть любую цифру, но ответ должен был в сумме составлять семерку. Ближе к полуночи подобная арифметика уже считалась недостаточной, и придумывалось второе заветное словечко. Сегодня им стало имя вавилонского царя.

Рядовой Порохов заступил в караул больным: жар томил суставы, каруселью кружилась голова, жутко хотелось спать. Однако жаловаться на сонливость не стоило – сержант Рыло, прозванный так за приплюснутый нос и поросячьи глазки, опушенные бесцветными ресницами, в ответ только резанул бы: «А цеглой по башке не хочешь?»

Накрапывал дождь. Дорохов переместился под дерево – крупные капли равномерно стучали по листьям, навевая сладкую дрему. Вечерняя тропа, уходившая на ту сторону, постепенно озарялась солнечным сиянием, и на ней выткался из света молодой чеченец – правый рукав его рубашки был наполовину пустым.

– Стой! – часовой наставил автомат и попробовал снять предохранитель, но пальцы как заколдованные безвольно скользили мимо.

– Ну что, будешь меня убивать? – голос юноши был мягким, почти голубиным. – Только скажи, за что? Жили, как братья, в великой державе, делились последним куском хлеба, а теперь стреляем друг в друга.

– Державы нет, вот некому и удерживать.