Три смерти и Даша (СИ)

Он поставил чашку на пол, достал из кармана очки и надел их. Девочки хихикнули — так не шли к тонким чертам его лица и длинным волосам эти небольшие очки в тонкой оправе с прямоугольными стеклами. Надев очки, Паша долго и внимательно смотрел на Лейлу. "А ты и вправду очень красивая", — резюмировал он.

Лейла поперхнулась чаем и закашлялась. Даша постучала ее по спине. Паша снял очки и положил их обратно в карман.

— А я не знала, что ты плохо видишь, — сказала Даша.

— Я тоже, — добавила Лейла.

— У меня — минус девять. Я практически не различаю черты лица.

Вдруг Даша рассмеялась.

— Ты чего, — спросила Лейла.

— Ну, вот, а ты переживала, что тебя любят только за красоту!

— М — да — а, — протянула Лейла. она не знала, смеяться ей или плакать.

— Ну, я пошел, — сказал Паша.

Уже в дверях он спохватился: "Ах, да, совсем забыл — Лейла, прости меня, пожалуйста".

— За что? — не поняла девушка.

— За самоубийство. Наверное, с тобой такое впервые.

— Да.

Лейла посмотрела на Пашу тяжелым взглядом, потом вдруг размахнулась и ударила его кулаком по лицу: "Никогда больше так не делай, понял?!"

Паша вытер кровь, текущую из разбитой губы. Он не переставал смотреть на девушку влюбленными глазами: "Не буду. И не собирался. Все‑таки Она правильно сказала — ради тебя нужно перевернуть мир, а не травиться".

— Она — это кто? — уточнила Лейла.

— Смерть. Я ее видел.

Когда Лейла вернулась в комнату, ее трясло.

— Ты чего? — спросила ее Даша.

— Он тоже Ее видел.

— Кого — ее? А — а-а — Ее. А насчет Пашки ты все‑таки подумай. Вот она — любовь твоей жизни!

— Типун тебе на язык. Любовь! А со смертью что будем делать?

— Я не знаю.

— Я — тоже.

Стемнело. Во дворе, исключая пьяные песни и тупое ржание в беседке, было тихо. Потом стихло и это. И только Пашка — сатанист ползал по земле под окном Лейлы около ее клумбы и, шепотом матерясь, сажал тюльпаны.

Катя — заведующая женским отделением психиатрической больницы — сидела в своем кабинете, листая одну из многочисленных историй болезни. За дверью кабинета было тихо — больные умудрялись ходить бесшумно даже по старым, скрипучим полам отделения. Изредка доносились тяжелые шаги и неприятный, протяжный скрип половиц, когда мимо проходил кто‑нибудь из санитаров, или дружный топот, сдержанное хихиканье, когда проходили студенты — практиканты. Еще тишину время от времени нарушали резкие вскрики, ссоры или продолжительные истерики больных, но, в общем, было тихо.

Больница была та самая, возле забора которой встретились Лика и Антон.

За дверью послышались шаги. Катя не придала этому значение. Вдруг дверь резко без стука распахнулась. Катя привычно насторожилась и приготовилась звать санитара и привычно же не подала виду. Но когда она увидела вошедшего, то с облегчением вздохнула. Это был Рома — зав. мужским отделением.

Несмотря на должность, в общении они оба успешно обходились без отчества. Все в больнице — от медперсонала до практикантов и пациентов звали их просто Катя и Рома. Виной тому была их молодость. Кате было двадцать восемь, а Роме — двадцать семь.

Весьма юный возраст для заведующих отделениями. Но, что делать, если высшее медицинское образование было в больнице не у многих, и количество пациентов, имеющих его, значительно превышало количество дипломированных врачей. Вот, Рома с Катей и возглавляли отделения исключительно благодаря дипломам. Правда, надо сказать — возглавляли.

Виною в отсутствии квалифицированных психиатров была отчасти городская политика в отношении душевнобольных. Больница почти не финансировалась. Официально считалось, что в таком благополучном городе, как этот не сходят с ума. На самом же деле ужасная экология и равнодушно — потребительское отношение властей к простым гражданам плодило множество сумасшедших.

Местные, учащиеся на врачей, в психиатрию не шли, помня об ужасных условиях работы и максимально низкой зарплате, а если и шли, то не в родном городе. Катя и Рома тоже прекрасно об этом знали, но Рома был альтруистом и хотел помочь больным именно в своем городе. Катя же считала, что не сможет внести существенного вклада в науку. Иллюзий на свой счет она не питала, поэтому решила не искать лучшей доли и остаться в родном городе.

Катя встала навстречу Роме. Спрашивать первой она не хотела так, как была уверенна — ничего хорошего Рома ей не скажет. Так они и стояли некоторое время молча друг напротив друга. Катя была высокой и худой, глаза у нее были темные и устало — печальные. Кто бы мог подумать, что можно так стильно выглядеть в брючном медицинском костюме и длинном расстегнутом халате, но Катя выглядела именно так. И стрижка у нее была короткая и очень стильная. На шее у нее розовел длинный тонкий шрам.

Рома выглядел далеко не так хорошо, да он к этому и не стремился. Был он тоже высок и худ. Он слегка сутулился, кисти рук имел непропорционально большие. Его голубые глаза смотрели на все и всех с любовью и нежностью, и он часто и солнечно улыбался.

Наконец Рома нарушил молчание: "Ну, что, ты не слышала ничего о сбежавших?"

— Нет, а ты?

— И я — нет. А ведь один из них очень опасен.