Три смерти (сборник)

Фотография, хранящаяся в Музее Революции. На ней – подписавшие, Президиум Уралсовета: все молодые, все в папахах. Новые генералы Октября. И в центре – Бонапартом, нога на ногу – Белобородов. На обороте – торжественная дарственная надпись: «Первому командарму уральских рабочих, честному солдату революции Р. Берзину».

Латышский революционер Рейнгольд Берзин командовал в те дни фронтом против белочехов. От него и зависела судьба столицы Красного Урала.

«Вестей извне никаких не имеем»

Из дневника Николая:

«30 июня. Суббота. Алексей принял первую ванну после Тобольска. Колено его поправляется, но совершенно разогнуть его не может. Погода теплая и приятная. Вестей извне никаких не имеем».

Этой безнадежной фразой на следующий день после Постановления о казни, будто почувствовав что-то, Николай закончил дневник. Дальше идут пустые, заботливо пронумерованные им до конца года страницы.

Все эти дни она ждала. Ждала новых известий от внезапно замолчавшего «Офицера русской армии». И вслушивалась, вслушивалась в звуки за окном…

Ее дневник: «29 июня (12 июля). Постоянно слышим артиллерию, проходящую пехоту и дважды кавалерию – в течение последних двух недель. Также части, марширующие с музыкой, – это австрийские военнопленные, которые выступают против чехов (также наших бывших военнопленных), которые вместе с частями идут сквозь Сибирь. И не так далеко уже отсюда. Раненые ежедневно прибывают в город.

30 июня (13 июля). В 6.30 Бэби имел первую ванну со времени Тобольска. Ему удалось самому залезть в нее и выйти, он также сам карабкается и вылезает из кровати. Но стоять он может только пока на одной ноге… Всю ночь дождило, слышала три револьверных выстрела в ночи».

Последние три дня

Итак, за три дня до их конца Николай оборвал свой дневник. Она продолжала. Она довела их повесть до конца.

«1 июля (14), воскресенье. Прекрасное летнее утро. Едва проснулась из-за спины и ног… В 10.30 была большая радость – служили обедницу. Молодой священник – он приходит к нам уже во второй раз…».

Было воскресенье. И пока новый лидер страны атеист Ульянов отдыхал на даче в Кунцеве, прежний лидер страны арестант Романов получил разрешение на богослужение.

Обедницу, которую заказала Семья, пригласили служить отца Сторожева. Он уже служил однажды в Ипатьевском доме, и Юровский согласился позвать его во второй раз.

В комендантской было неряшливо, грязно, на рояле лежали гранаты и бомбы. На кровати, не раздеваясь, спал после дежурства Григорий Никулин. Юровский медленно пил чай и ел хлеб с маслом. Пока священник с дьяконом облачались, началась беседа.

– Что с вами? – спросил Юровский, заметив, что отец Сторожев все время потирает руки, пытаясь согреться.

– Я болен плевритом.

– У меня тоже был процесс в легком.

И Юровский начал давать ему советы. Он был фельдшер и любил медицинские советы. Кроме того, только он понимал величие момента: он, ученик портного, из нищей еврейской семьи, разрешает последнему царю последнюю службу Последнюю – это он точно знал.

Когда отец Сторожев вошел в зал, Семья уже собралась. Алексей сидел в кресле-каталке, он очень вырос, но лицо его было бледно после долгой болезни в душных комнатах. Александра Федоровна была в том же сиреневом платье, в котором ее увидел отец Сторожев во время первой службы. Она сидела в кресле рядом с наследником. Николай стоял – он был в гимнастерке, в защитных брюках и сапогах. Дочери – в белых кофточках и темных юбках. Волосы у них отросли и уже доходили до плеч. Сзади за аркой стояли доктор Боткин, слуги и мальчик – поваренок Седнев.

По чину обедницы надо было прочесть молитву «Со святыми упокой». А дьякон вдруг почему-то запел.

И священник услышал, как сзади вся Семья молча опустилась на колени. Так, на коленях, встретили они эти слова: «Со святыми упокой».

Конечно же, это он первым опустился на колени. Он, царь, который всегда знал, что участь царя «в руце Божией».

И еще он знал: скоро! Совсем скоро.

На обратном пути дьякон сказал отцу Сторожеву:

– У них там что-то случилось… Они стали какие-то другие.

Заботливый комендант

В эти дни часто отлучался из дома Юровский. Вместе с верх-исетским комиссаром Ермаковым он ездил в деревню Коптяки – 18 верст от Екатеринбурга. Там, недалеко от деревни, в глухом лесу, находились заброшенные шахты…

Юровский знал, что расстрел Романовых – это только начало. А потом будет самое трудное: захоронить, чтобы не нашли.

«Семья эвакуирована в надежное место…». И Юровский с Ермаковым искали здесь это надежное место.

Она: «2 июля (15), понедельник. Серое утро, дальше – вышло солнышко. Ланч – на кушетке в большой комнате, пока женщины, пришедшие к нам, мыли полы. Затем легла в кровать опять и читала вместе с Марией. Они уходили (гулять) дважды, как обычно. Все утро Татьяна читала мне духовное чтение. Я чувствую, Владимир Николаевич опять не придет. В 6.30 Бэби принял вторую ванну. Безик, в 10.15 пошла в кровать… Слышала гул артиллерийских выстрелов в ночи и несколько выстрелов из револьвера».