Три солнца. Сага о Елисеевых

Мария Андреевна, вернувшись домой, заперлась в комнате. Она то рыдала, то в ярости сбрасывала вещи с туалетного столика. Манефа пыталась ее успокоить как могла. Подавала чай с валерьяной, нюхательные соли, жалела и ругала.

К вечеру Мария Андреевна, казалось, взяла себя в руки. Но она настолько эмоционально выдохлась за день, что, не дождавшись ужина, легла спать.

Вернувшийся Григорий Григорьевич, когда узнал, что супруга уже в постели, удивился, но списал это все на причуды беременности и спокойно сел ужинать с отцом и Александром, обсуждая дела.

Вдруг из спальни раздался Машин крик. Гриша буквально взлетел по лестнице и через несколько секунд был у ее кровати. Супруга стонала, схватившись за низ живота. Григорий Григорьевич заметил на ее ночной рубашке и на кровати кровь.

– Врача! – закричал Гриша не своим голосом.

Манефа бросилась вниз. Тут же отправили мальчишку за доктором.

– Муся, потерпи, – шептал Григорий Григорьевич жене, крепко обняв ее, – все будет хорошо!

– Енто все тот пакостник, – вернувшись, в сердцах заявила Манефа, – из-за ентого нечестивца все…

– Из-за кого? – зацепился Гриша.

Манефе пришлось все рассказать про встречу с Закретским, несмотря на протесты Марии Андреевны.

– Убью подлеца! – Гриша взвился от ярости и бросился вниз.

– Манефа, что же ты наделала, – простонала Мария Андреевна и попыталась встать с кровати. Манефа хотела помочь, но Маша оттолкнула ее. – Беги за ним! Останови!

– А батюшки, а батюшки… – запричитала нянька и прошуршала вниз.

Мимо Григория Петровича и Александра Григорьевича сначала пронесся к выходу Гриша, затем, кряхтя, проследовала Манефа. Нянька громко причитала, и Григория Петровича словно ударило током.

– А батюшки, убьеть его… ох душу погубит… – верещала Манефа.

В секунду Григорий Петрович вскочил с места и босиком бросился за сыном на улицу. Такая прыть была удивительна для восьмидесятичетырехлетнего старика. Григорий Петрович и сам от себя не ожидал такой стремительной реакции. Но не было ни секунды на обдумывание. Нужно было срочно остановить сына от неисправимой ошибки. Александр Григорьевич испугался за отца не на шутку.

К счастью, навстречу всей этой возбужденной компании уже ехал экипаж с доктором. Григорий Петрович, который из обрывков причитаний Манефы понял суть дела, смог убедить Гришу, что сейчас нужно вернуться к Маше, выслушать, что скажет врач. А уж потом можно и «убить» Закретского. Позже. Сам он судорожно пытался придумать, как после визита эскулапа остановить сына, не выпустить его из дома.

Доктор осмотрел Машу и сообщил, что, хотя угроза потерять ребенка реальна, есть шанс и сохранить его. Главное условие – запрет на любые эмоции и нервные потрясения. Марии Андреевне отныне требовался полный покой и постельный режим. Все семейство вздохнуло с облегчением.

– Гриша, – слабым голосом позвала Маша мужа, когда лекарь ушел, – пообещай мне, что ты не приблизишься к Закретскому. Если я узнаю, что ты не оставил мысли о мести, я, боюсь, потеряю ребенка. Дай мне слово! Пойми, он не стоит твоего мизинца! Не ломай свою и мою жизнь, молю!

Григорию Григорьевичу ничего не оставалось, как согласиться. А Григорий Петрович, который присутствовал при разговоре, не мог не восхититься мудростью своей молодой снохи. Он сомневался, что смог бы найти более убедительные аргументы не связываться с высокородным негодяем. Но ради ребенка и Машиного спокойствия Гриша должен был сдержать слово.

Так и было. Гриша не искал встреч с графом, а Маша была вынуждена соблюдать постельный режим вплоть до родов. Деятельной от природы Марии Андреевне приходилось нелегко. Она сильно располнела. Но как только она пыталась встать, все вокруг слишком переживали и суетились, и Маше приходилось возвращаться в кровать.

XI

Первого марта 1887 года около 11 утра Гриша спешил в свою лавку по Невскому проспекту. Он пожалел, что вышел из экипажа немного раньше и должен был теперь идти пешком. Под ногами было месиво из тающего снега и грязи. Ветер остро хлестал в лицо колкой ледяной моросью.

Внимание Григория Григорьевича привлекли люди в штатском, явно из охранки, которые подхватили под руки двух молодых людей со свертками в руках. Парни дернулись пару раз, но не слишком рьяно, реалистично оценивая свои шансы. Григорий Григорьевич, казалось, навсегда запомнил взгляд злых узких глаз одного из них. Орлиным носом, густыми бровями, усами и бородой юноша напоминал горца, но выправкой и походкой не дотягивал. Второй же обладал совершенно непримечательной внешностью.

Гришу на секунду охватила паника. Он вспомнил то самое первое марта, шесть лет назад – убийство Александра II. Вспомнил крики раненых, запах пороха, кровь. Он попытался отделаться от дурных воспоминаний и поспешил в лавку.