«Други, герои! — начал Агамемнон как опытный оратор. — Я объяснюсь с Ахиллесом, сыном Пелея, но вы все слушайте, чтобы не было в мифической традиции кривотолков. Меня обвиняли в ссоре. Но разве виноват я? Конечно, нет! Виноват Зевс, и Судьба, и Эринния, и Обида. Согласитесь, я всего лишь орудие и совершенно ни при чем!»
И в качестве примера Агамемнон пересказал историю Геракла. Греки любили сказания о Геракле, поэтому речь вождя имела успех.
В завершение Агамемнон вновь пообещал те дары, которые через Одиссея предлагал ранее.
«Захочешь — дашь! — обрубил беседу Ахиллес. — Сейчас в битву!»
«Нет, — вмешался Одиссей, — нельзя вести в битву воинов, пока они не позавтракали!»
«Правильно! — сказал Агамемнон. — Давайте принесем клятвы примирения, передадим дары, заколем в жертву вепря… Ну и слегка попируем до сражения!»
«Нет, нет и нет, никогда! — гнев Ахиллеса возвращался и набирал силу. — Вы приглашаете воинов есть, когда не убит еще ни один троянец! Да как можно прикасаться к пище, если Гектор славен и здоров! Надо идти в битву прямо сейчас, голодными и тощими! У меня в мыслях не еда и питье, а кровь и стоны!»
«Ахиллес! — возразил Одиссей. — Ты силен в бою, зато я знаю распорядок. Мы все пойдем на Трою, но сначала воины должны позавтракать!»
Пока воины завтракали, гневный Ахилл облачался в доспехи: поножи, латы, щит, шлем, на плечо повесил меч, а в руку взял огромное тяжелое копье. Возница его с чудным для возницы именем Автомедон принял вожжи…
И тут к Ахиллесу оборотил голову конь и проржал на греческом языке гомеровского периода: «Приближается твой последний день! Ты погибнешь от мощного бога и смертного мужа!»
Герой не удивился, как следовало бы ожидать, а разозлился пуще прежнего. «Не твое дело, конь! — заявил он. — Я сам знаю, что сгину на этом поле. Но сначала трояне захлебнутся в собственной крови!»
20. Двадцатая песнь у автора получилась. В ней сразу несколько интересных подробностей, о коих стоит поразмыслить.
Опять, как уже было в «Илиаде», вслед за советом земных вождей происходит совет олимпийских богов. И если в предшествующие два дня Зевс не разрешал бессмертным вмешиваться в сражение людей, то теперь он же, напротив, отправляет богов «поборать» за тех, кому они желают победы.
«Я останусь здесь и, воссев на вершине Олимпа, буду себя услаждать созерцанием», — говорит Зевс.
На сторону ахейцев встали Гера, Афина, Посейдон, Гермес и Гефест.
На сторону Трои встали Арес, Аполлон, Артемида, Афродита, Лета и мелкий божок местной речки Ксанф.
Чтобы подчеркнуть торжественность третьего дня битвы, Зевс ударил сверху громами, а Посейдон, издавна отвечающий за землетрясения, слегка встряхнул местность.
И стояли Посейдон против Аполлона, Гера против Артемиды, Афина против Ареса, Гермес против Леты, Гефест против Ксанфа. Для Афродиты оппонента не нашлось.
Впрочем, поначалу битва богов выразилась не в единоборствах, а в подстрекательстве смертных.
Первым Аполлон вдохновил Энея и направил его на Ахиллеса.
«Зачем ты вышел против меня, Эней? — спросил Ахилл. — Ты надеешься сразить меня и царствовать в Трое? Но у Приама много сыновей, ты забыл? Прими совет и вернись в строй, я ищу не тебя сегодня».
«У тебя мать нимфа, у меня, говорят, Афродита, — отвечал Эней. — Я тебе сейчас перескажу свою родословную, послушай…»
Окончив родословную, Эней ударил копьем в щит Ахиллеса. Прощай, чудесная красота Гефеста! Ахилл отпрянул, чувствуя силу удара и понимая, что копье пройдет насквозь… Но щит был ведь не простой, а с золотой пластиной в середине, и удар Энея, к которому тот готовился, похоже, с вечера, пропал втуне (то есть даром).
Ахиллес ответил не менее сильным ударом, щит Энея был пробит, но Эней отбросил его вместе с копьем.
«Он его сейчас убьет! — сказала Гера. — А он нам всем нужен».
И очень, очень показательно, что Энея из рук Ахиллеса избавил бог, стоящий за греков, Посейдон. И что сподвигла его на сей шаг Гера, стоящая за греков. Так кого же они спасали, уводя Энея прочь из этого поединка?
Гектору Аполлон, наоборот, указал не выступать из рядов. Но Ахиллесу повезло убить самого младшего из сыновей Приама — Полидора, и Гектор не выдержал.
«Радуюсь! — вскричал Ахиллес. — Больше мы не будем друг от друга по бранному поприщу бегать!»