Страж обернулся, они о чем-то поворчали друг с другом.
— Басилевс Менелай гуляет, — произнес страж.
— Где гуляет? — не понял Ба.
— В южных морях.
Ба и Парис переглянулись.
— Мы просим гостеприимства у дома басилевса. Мы много слышали о данах. И о доме Атридесов.
Страж опять обернулся. Один из трех не торопясь побрел в глубину двора от ворот.
— Он спросит, — сказал страж.
Ба и Парис отошли на несколько шагов.
— Не самое доброе место, — произнес царевич.
— Троя приветливей, — согласился Ба.
Он проверил свой пояс: там по-прежнему ждали умелого хозяина маленькие мешочки с травой забвения, и с травой ликования, и с травой сна, и с травой мужской силы. Это было его оружие.
Ба взглянул на Париса. Парис не знал, кому принадлежит женщина, которую якобы обещала ему Афродита. А может быть, знал. Может быть, сестра ему рассказала и наговорила сверху на три слоя дырявых шкур. Прекраснейшая из женщин заключена в этом доме — вот что знал наверняка царский сын Парис.
Он не должен успеть ее увидеть — вот что знал точно Ба-Кхенну-ф.
Ба перевел взгляд на стражей. Если они свистнут, сзывая подмогу, неторопливо подойдут и без лишних слов забьют путников дубинами, он, пожалуй, не очень удивится.
— Входите.
Это вернулся страж, который ходил к хозяину. Назвать место, где они находились, городом ли, крепостью ли было невозможно. Просто дом, большой и некрасивый, как приличествует дикарям. Первобытный дом имел имя — Спарта.
Они шли, и провожатый наставлял:
— С басилевсом говорите почтительно. На вопросы отвечайте правдиво. Оружие оставите мне.
— Басилевс нас боится? — не выдержал Парис.
Страж даже не взглянул на него.
— Таков закон.
Потом они долго сидели в пустом зале.
— Неужели здесь может быть что-то красивое? — спросил Парис после долгого молчаливого ожидания.
Наконец к ним вышел человек возраста Рамзеса. Борода его начинала седеть. С некоторых пор всех людей старше себя Ба сравнивал с Рамзесом Великим. Пока что Великий Дом выиграл все сравнения.
— Кто из вас сын царя?
— Я, — сказал Парис.
— Какой страной правит твой отец?
— Троей и Илионом.
— А-а… Это тот город, который некогда взял Геракл.
— Меня тогда еще не было, — сказал Парис.
— Конечно. Ты молод.
— Если бы я уже был, Геракл не взял бы город.
— Ты самонадеян. Геракл был велик, ему ничто не могло противиться. И я тоже. — Он помолчал. — Меня зовут Тиндарей, я басилевс Спарты.
Вошел слуга. Началась трапеза.
В горшках подали похлебку. Ба-Кхенну-ф попробовал и понял, что сила воли уже не понадобится когда-то после. Вся сила воли нужна сейчас, иначе он это кушанье не осилит и хозяин дома будет оскорблен.
Вино принесли, изрядно разбавленное водой. Впоследствии Ба-Кхенну-ф узнал, что даны вообще не пьют неразбавленное вино, но тогда первый глоток его удивил.
— О Тиндарей, мы много слышали о редкой красоте твоих дочерей, — произнес Ба заготовленную заранее фразу.
— Конечно, они красивы. Будь по-другому, их не взяли бы в жены лучшие мужи Ахайи.
— Муж Елены — Менелай, — сказал Ба. — А второй?
— Муж Клитемнестры — сам Агамемнон, глава Атридесов. Она живет с ним в Микенах. Две сестры — два брата, все достойны друг друга!
— А можно увидеть твою дочь Елену? — вдруг спросил Парис.
— Жена не выходит к незнакомцам, когда мужа нет дома.
И едва Ба услыхал ответ, у него отлегло от сердца. Он даже не сумел сдержать улыбку радости.
— Напрасно улыбаешься, странник. Мы, народ данов, соблюдаем обычаи.
— Это очень похвально, — произнес Ба-Кхенну-ф. — Это действительно похвально, о Тиндарей, басилевс Спарты.
Трапеза не была ни щедрой, ни веселой. Спать их положили в одной комнате, устлав пол шкурами.
Ночью Ба думал. Он пытался определить бога, в которого верит, и силу, которой служит. То, что он для себя выбрал, как оно называется? Особый путь, узкий и сложный. Или, проще: предание себя, передача себя чему-то высшему. Он, Ба-Кхенну-ф, есть человек, предавший себя единому богу, и нет для него больше богов, кроме этого бога. Его ведет по жизни высшая власть…
Выждав время, Ба разбудил Париса.
— Только тихо! — заговорил он ему на ухо. — Я все сделал для тебя.
— Что?
— Я все для тебя сделал.
Они бежали по той же пыльной дорог ночью. Парис бежал хорошо, легко. Ба приходилось трудно.
— Погоди! — кричал он, и лишь голос был способен догнать приамова сына. — Не забывай, этой ночью я ведь уже бегал здесь.
Будь ты проклят, счастливец! Будьте вы все прокляты…
Добежали, домчались! Ба задыхался. Очертания двух кораблей, их округлые бока выделились из темноты.
Ба оставил Париса ждать и забрался на свой корабль.
— Это я, Ба-Кхенну-ф! — громко оповестил он, чтобы во тьме установленная им же охрана не пронзила его копьем.
Девушка спала.
— Вставай! — он принялся трясти ее. — Возьми светильню. И помни: я украл тебя нынче ночью из дома басилевса. Все остальное ты знаешь.
— Я знаю, — покорным эхом откликнулась девушка.
Сердце Ба заболело, но он не остановился. От сожалений избавят скорость действий и новые тревоги.
— Чья ты дочь?
— Тиндарея.
— Кто твоя сестра?
— Клитемнестра.