Три страны света

В то время мальчик воротился. Он так бежал, что запыхался и раскраснелся; лицо его сияло торжеством. В руках его был лист папоротника, на котором ползали и крутились червяки. Он на минуту приостановился, поглядел на всех, как будто выбирая, кому принесть жертву, и жребий пал на доброе лицо Тульчинова. Тронутый такой любезностью дикаря, Тульчинов погладил его по голове. Признаки полнейшего счастья появились в лице и движениях чухонца: он смеялся, подпрыгивал, и естественная любовь человека к человеку живо выразилась в диком ребенке. Пастух занял всех и много смешил. Вдруг вдали послышался лай собаки. То был, видно, условный знак между дикарем и собакой, извещавший об опасности. Чухонец вздрогнул, побледнел и кинулся бежать. Скоро дикие звуки его рожка раздались в лесу.

Потолковав о нем, компания снова погрузилась в глубокое молчание…

К вечеру вся компания сидела на лужайке, невдалеке от трактира. Разговор вертелся около десятифунтовой щуки, вытащенной Тульчиновым. Пили чай по-английски, то есть с мясом и сыром. Половой, в розовой рубашке, в чистом переднике, с жирно намазанными волосами, кокетливо прислуживал, умильно улыбаясь и господам и тарелкам. Вдали показалось стадо, мычавшее на разные голоса; послышались слабые звуки рожка.

— Вот и наш, дикарь отправляется домой, — заметил Тульчинов, услышав рожок. — Послушай, любезный, — продолжал он, обращаясь к половому, — чей мальчик у вас в пастухах? здешний, что ли?

— Никак нет-с.

— Есть родные у него?

— Никак нет-с: сирота; нашинские мужики его на лето нанимают.

— А какая плата? — спросил бледный молодой человек.

— Известно-с, какая-с, — отвечал лаконически половой, приятно улыбаясь.

— То есть кусок черствого хлеба? а? — язвительно заметил раздражительный молодой человек.

— Известно-с, что следует ему есть: ведь он-с чухна, их тут много таскается, ихняя деревня недалеко от нашинской.

— Как же попал к вам мальчик? — спросил Тульчинов.

— Года-с три тому назад-с пришла нищая чухна с ребенком на руках наниматься в работницы. Лето пожила из хлеба и на зиму просится — знать, есть было нечего в своей стороне, — да никто не взял… Ну, сами посудите, след ли мужику держать нищих, да еще чухну, — хотя нашинские мужики нельзя сказать, чтоб бедны были: у иного тысяч до тридцати есть капиталу, — с гордостью заключил половой.

— Отчего же такие развалившиеся избушки у них у всех? — заметил Тульчинов.

Половой с сожалением улыбнулся:

— Да на что-с мужику-с избу чинить? не в избе-с дело, лишь бы деньги были.

— Ну, а что же сделалось с нищей? — прервал молодой человек.

— Вот она-с все и пробавлялась милостынкой около наших мест, да вдруг, бог ее знает отчего, стала чахнуть, чахнуть и умерла, — отвечал половой с тою улыбкой, которую многие лакеи разного рода в разговоре с господами считают долгом сохранять на своем лице, даже рассказывая о смерти своих родителей, жен и детей. — Ребенка оставила, — продолжал половой, — тоже такого хилого. Мы, признаться, думали, что и он не переживет, да~ чухне что делается!

Половой улыбнулся.

— Кто же его взял к себе?

— Да никто-с: кому он был нужен-с?

— Кто же его кормил?

— Никто-с. Кто же станет его кормить-с! — отвечал половой, улыбаясь добродушию барина.

— Как же он остался жив?

— А уж так-с: чухна, известно, — живуча-с; мать свою звал все; потом его научили нашинские бабы просить на дороге милостыню: он только всего и знает по-русски, а уж который год живет у нас. Летом иной раз дня три пропадает; думают, верно с голоду умер, — нет-с, смотришь, вернется, да еще и грибов принесет или ягод!

Половой засмеялся и показал ряд гнилых зубов.

— Ну, летом он пастухом, а зимой? — спросил Тульчинов.

— Милостыню просит; да, признаться сказать, мало проезжающих зимой-то, торговля очень дурна-с, только свои мужики придут чайку выпить.

— Ну, так как же он?

— Да так-с: где-с дров натаскает, где в лес за прутьями поедет, — вот его и кормят за это; ну, известно, случается, что и не поест иной день, — весело прибавил половой.

Тульчинов переглянулся с бледным молодым человеком, который нетерпеливо вертелся и кусал губы.

— Позови его сюда, — сказал Тульчинов, увидав пастуха, который, провожая стадо, издали любовался своими знакомыми.

— Вот охота с пастухом толковать! — сердито заметил юноша в лакированных башмаках; но было уже поздно: половой нагнал пастуха. Мальчик в одну секунду очутился у стола и радостно смотрел всем в лицо.

— Ты устал? — спросил Тульчинов.

Чухонец закачал головой.

— Он только понимает, а не умеет по-нашински; а вот я-с так знаю по-ихнему, — с гордостью заметил половой.

Мальчика спросили, что он делал в лесу, — он весело запел какую-то чухонскую песню. Юноша в лакированных башмаках зажал уши, потом замахал руками и закричал:

— Довольно, довольно!

Мальчик замолчал, робко улыбнулся и, нагнувшись, вытащил из кармана своего огромного жилета засаленную колоду карт. Он подошел к Тульчинову и начал ее показывать ему.

Половой рассказал, что жилет и карты подарили мальчику в прошлом году какие-то господа, англичане, встретившись с ним в лесу.