Три ступеньки (СИ)

В нашем доме бабушку считали, если не сумасшедшей, то с небольшой придурью это точно. Её называли «кошатницей», хотя постоянно кошки в квартире не жили. Они приходи­ли несколько раз в день, через открытую форточку забирались в кухню, где их всегда ждали миски с едой и свежая вода в блюдце. Наевшись, кошки тем же путём уходили на улицу. Зимними ночами грелись на расстеленных у батареи ковриках. Именно поэтому в кухне и коридоре у нас было холодно словно в Антарктиде.

После бабушкиной смерти кошачий поток иссяк. Осталась одна Рыжуха, старая облез­лая кошка. Её левый глаз видет из рук вон плохо, правый покрывает мутная плёнка. На ули­цу она теперь выходит цивилизованным путём – через дверь. 

2.

Это было в конце декабря. Вера влетела ко мне словно за ней гналась стая бездомных собак. 

- На улице чудеса просто! - заявила она, стряхивая снег с куртки. 

- Замечательно! Теперь у меня на придверном коврике будет холодно и сыро.

- Ну, что ты всё ворчишь и ворчишь? - Вера закружилась по комнате.

- Ты пьяная? - её румяное лицо и лихорадочно блестящие глаза вызывали подозрение.

- Да нет же, дурачок! Просто на площади такую ёлку классную постановили!

- Что сделали? Постановили?

- Ну, в землю воткнули.

Молчу. Говори, не говори – толку не будет. Постановили! Надо же!

- Юрочка, - продолжала Вера, - там такая погода замечательная! Снег как ледушки про­зрачный! 

- Зима, - возразил я, - это мороз, темнота в четыре вечера и гололёд. А ещё ледяные глы­бы на крышах, которые никто не убирает и которые потом калечат жизнь невинным людям.

- Какой же ты бука! - она потрепала меня за волосы. Идиотская манера! Ненавижу, когда меня трогают!

Бормоча под нос песенку о маленькой ёлочке, взятой домой из лесу, Вера отправилась в кухню греметь посудой.

- Кстати, - крикнула она через несколько минут, - ты когда последний раз был на улице?

- Лет пять назад.

- Пять лет? - Вера появилась в комнате, с её рук безобразной белой массой свисала мыльная пена. Отваливаясь неровными кусками, она падала на ковёр, оставляя на нём белё­сые пятна.

- Ты чего делаешь? - разозлился я. - Зачем столько пены?

- Посуду мою.

- Какую посуду? Она же и так чистая!

- Так Новый год же! - Вера встряхнула руками, поселив мыльные пятна ещё и на стене. - Я и окна помыть хотела. А чего ты так долго на улицу не выходишь?

Вот те раз! Ничего, что я в инвалидном кресле сижу?

- Подумаешь! - улыбнулась она. - Живёшь на первом этаже!

- А крыльцо?

- Всего-то три ступеньки!

Это для неё всего-то. Даже для трёхлетнего ребёнка не составит труда сбежать по ним, потом взобраться наверх, считая громко на весь подъезд: «Один, два, три». А для меня это горы, Эверест, недостижимая высота...

- Между прочим, - добавила Вера, словно прочитав мои мысли, - я слышала про одного мужчину без ног, который покорил какую-то пику.

(Думаю, она имела в виду пик. Пора начинать составление словаря с вериного языка на русский). 

Я промолчал, решив не связываться. Но тут Вере пришла в голову «сногсшибительная идея», и на меня впервые за последние годы обрушилась паника. 

- Пойдём гулять! - объявила эта сумасшедшая девица и принялась рыться в моём шка­фу, пытаясь отыскать хоть какие-то зимние вещи. 

В конце-концов она нацепила на меня ярко-красный пуховик, девяностого года рожде­ния. Подозреваю, что это тот самый, в котором любила щеголять на даче бабушка. На шее у меня очутился голубой вязаный шарф того же возраста, на голове синяя шапочка с надписью СССР.  Ноги согревали бабушкины же войлочные сапоги «прощай молодость». 

Вера выглядела не лучше. Как я уже говорил, у неё совершенно нет вкуса. Цыплячьего цвета пальто, красная шапка с огромной розочкой на макушке и зелёный палантин – не луч­шее сочетание.

Такими вот двумя пугалами мы и выбрались из подъезда, очутившись на широком в вы­боинах крыльце. Откровенно говоря, сопротивлялся я только для вида. На самом деле мне страсть как хотелось снова оказаться на свежем воздухе. 

- Ну? - спросил я. - А дальше-то что?

- Ерунда! - расхрабрилась Вера. - Три ступеньки всего! Сейчас я тебя свезу!

Моё телосложение очень обманчиво. Это только на вид я худой и лёгкий, а на самом деле – семьдесят пять килограмм. Прибавьте к этому вес моей железной колесницы, со­творённой гениальной советской мыслью, не стремившейся облегчить конструкцию. И вы сразу поймёте, почему хрупкая Вера не сумела удержать нас двоих на обледенелых ступеньках, и мы, набрав приличную скорость, прокатились через весь двор, воткнувшись наконец в сугроб на детской площадке, летом служивший деревянной бабой-ягой. 

Снег был повсюду – в ушах, глазах, во рту и в карманах. По спине текла противная ле­дяная жижа. Я чувствовал себя идиотом, и первым моим желанием было прибить эту неснос­ную девчонку, которая вечно всё портила.

- Чудо в перьях! - захихикала Вера, не дав мне и рта раскрыть. - Красный пуховик! Ха-ха-ха! Сапоги войлочные! Бабка старая! - и захохотала.

- Между прочим это ты на меня напялила! - проворчал я. Чувство злости незаметно меня покинуло.