Три тополя

— Пожил бы у нас… — растерянно сказал мальчик. Жизнь без Капустина делалась вдруг не такой значительной, что-то теряла, а что именно, он не смог бы сказать. — До школы время есть.

Алексей заторопился, Митя не отставал, одна Катя шла позади, забытая, брошенная ими; им надо было решить свои, мужские дела, от которых зависит и ее жизнь. Ведь и Катя не понимала, зачем уезжать завтра, внезапно, к печали Цыганки, старой Прасковьи и этого мальчишки.

— Не получается, парень. — Он на ходу приобнял Митю, мальчик подстроился к его шагу, пошлепывал друг о дружку отворотами сапог. — Никак не получается! — почти жаловался Алексей. — Мне больше нельзя: дачники ездят сил набираться, жир нагуливать, а я на черта стал похож. И рыба мне не идет, перестала, сам видишь…

— Сашка тебя сглазила! Что ни зорька, самое время лавить, а она с разговорами; ей бы все балабонить… Гнал бы ты ее с первого дня.

— Она ученица моя, Митя, друг, можно сказать… И человечек хороший, за что ее гнать… — Легкий, покровительственный тон не давался Алексею: сама возможность хоть так похвалить Сашу, вспомнить ее была отрадой: Саша словно оказывалась рядом с ним, под ласковыми пальцами.

— Серега говорит — баба на рыбалке к неудаче.

— Какой Серега?

— Брат.

— Ну-у! Это он еще не любил, Митя… — Алексей перехватил недоуменный взгляд мальчика: и слово для него мудреное, и не к делу, и сказано неспокойно, пристрастно. — Мне у нас в деревне все любы, чего мне на людей злобиться.

— Ты Яшку спас, а он на тебя собакой кинулся… И люби его?

— Не спасал я его, Митя. Это она вот, крота под землей услышит, Катя.

Не сбавляя шага, Митя обернулся, бросил недобрый взгляд на нее, спросил тихо:

— Она грибов навозных захотела?

Капустин сжал пальцами худое плечо мальчика: она, она, уж помолчи.

— Зачем ты его ударил? Ты, Митя, молодой, сильный, он на ногах не стоял, а ты — головой в живот.

— Чего он брешет, что отдыхал в «печке»! — сорвался на крик мальчик. — Чего трусы скидал!

— От обиды, Митя, — подала голос Катя.

— Не на кого ему обижаться!

— На самого себя, — сказала Катя, поравнявшись с ними. Они вышли на дорогу вдоль Оки и приближались к плотине. — Сам подумай, Митя: стоит раздетый, старый, кто-то его спасал, тащил, а у него коленки подгибаются…

— Пусть бы радовался, что не утонул, — сказал Митя без прежней уверенности, Катя поколебала его не смыслом слов — он их не вполне понимал, — а серьезностью тона, спокойствием, желанием быть понятой. — Он меня локтем в зубы, а мне терпеть?

Алексей рассмеялся.

— Если бы ты меня за трусы ухватил, я бы тебя в реку забросил.

— Меня не оторвешь, я сильный.

— Сильный, а ударил слабого. Ты, Митя, лежачего ударил, жена права. Руки у тебя ловкие, а духом ты не сильный. Был бы сильный, ты бы перед инженером покаялся, не дал бы ему так уехать. — Мальчик молчал. — Я тебе, Митя, про Воронка вот что скажу: ты, может, не согласишься, но подумай над этим. Нам с Катей сразу уйти надо было. Ему на ноги не подняться, а на него, как в кино, смотрят, в нас пальцами тычут, спасители, мол, кланяйся им. А какие мы, к черту, спасители! Понял ты его обиду?

Митя покачал головой: хотел понять и не мог, не хватало опыта души, наблюдений или доброты. Не понял и сказал непреклонно:

— Что ж выходит: чужое всегда сверху, а твое — нет? Всякий хорош, а ты виноватый!..

— Ты никогда не чувствовал радости от того, что уступил кому-то? — спросила Катя. — Тебе хуже от этого, тебе невыгодно, а ты уступил тому, кому нужнее. — Мальчик не отвечал. — Ты в семье младший?

— Ну!

— Старший брат тебе уступает?

Митя посмотрел на нее, как на блаженную: чего она добивается? Тетка, а ничего, видно, не знает, как люди живут, что за блажь такая, чтобы Сережка ему уступал, — пальцем пусть бы пошевелил, поманил, Митя за ним босой по битому стеклу побежал бы. Но в спор он решил не ввязываться; они на реке, о реке он и скажет:

— На рыбалке уступать — лучше в избе сиди. Уступишь одному, другому, тебе и закинуть не дадут.

Одноручный, по катушку заклиненный в железном пазу, спиннинг подрагивал на плотине; где-то далеко внизу струи били в большой — в два кулака — поплавок. Митя задержался, выбирая снасть, наматывая жилку ровно, виток за витком укладывал ее на катушку; завтра он пойдет на промысел со старой снастью, у которой можжевеловый конец, правленный на пару старшим братом, Сережкой. Подумалось вдруг, что Серега ведь помогал ему, когда до дела доходило, поругивал, задавался, но помогал, не так уж плох его старший брат…