Три товарища

Ленц выпрямился. Его большой нос дрогнул. Он был чрезвычайно требователен в вопросах вежливости ко всем, кто с ним соприкасался. Но внезапно, прежде чем он успел открыть рот, распахнулась вторая дверца бюика. Выскользнула узкая нога, мелькнуло тонкое колено. Вышла девушка и медленно направилась к нам.

Мы переглянулись, пораженные. Раньше мы и не заметили, что в машине еще кто-то сидит. Ленц немедленно изменил позицию. Он широко улыбнулся, все его веснушчатое лицо расплылось. И мы все тоже вдруг заулыбались неизвестно почему.

Толстяк удивленно глядел на нас. Он чувствовал себя неуверенно и явно не знал, что же делать дальше. Наконец он представился, сказав с полупоклоном: «Биндинг», цепляясь за собственную фамилию, как за якорь спасения.

Девушка подошла к нам. Мы стали еще приветливей.

– Так покажи им машину, Отто, – сказал Ленц, бросив быстрый взгляд на Кестера.

– Что ж, пожалуй, – ответил Отто, улыбаясь одними глазами.

– Да, я охотно посмотрел бы, – Биндинг говорил уже примирительное. – У нее, видно, чертовская скорость. Этак, за здорово живешь, оторвалась от меня.

Они вдвоем подошли к машине, и Кестер поднял капот «Карла».

Девушка не пошла с ними. Стройная и молчаливая, она стояла в сумерках рядом со мной и Ленцем. Я ожидал, что Готтфрид использует обстоятельства и взорвется, как бомба. Ведь он был мастер в подобных случаях. Но, казалось, он разучился говорить. Обычно он токовал, как тетерев, а теперь стоял словно монах, давший обет молчания, и не двигался с места.

– Простите, пожалуйста, – сказал наконец я. – Мы не заметили, что вы сидели в машине. Мы не стали бы так озорничать.

Девушка поглядела на меня.

– А почему бы нет? – возразила она спокойно и неожиданно низким, глуховатым голосом. – Ведь в этом же не было ничего дурного.

– Дурного-то ничего, но мы поступили не совсем честно. Ведь наша машина дает примерно двести километров в час.

Она слегка наклонилась и засунула руки в карманы пальто:

– Двести километров?

– Точнее, 189,2 по официальному хронометражу, – с гордостью выпалил Ленц.

Она засмеялась:

– А мы думали, шестьдесят – семьдесят, не больше.

– Вот видите, – сказал я. – Вы ведь не могли этого знать.

– Нет, – ответила она. – Этого мы действительно не могли знать. Мы думали, что бюик вдвое быстрее вашей машины.

– То-то же. – Я оттолкнул ногою сломанную ветку. – А у нас было слишком большое преимущество. И господин Биндинг, вероятно, здорово разозлился на нас.

Она засмеялась:

– Конечно, но ненадолго. Ведь нужно уметь и проигрывать. Иначе нельзя было бы жить.

– Разумеется…

Возникла пауза. Я поглядел на Ленца. Но последний романтик только ухмылялся и подергивал носом, покинув меня на произвол судьбы.

Шумели березы. За домом закудахтала курица.

– Чудесная погода, – сказал я наконец, чтобы прервать молчание.

– Да, великолепная, – ответила девушка.

– И такая мягкая, – добавил Ленц.

– Просто необычайно мягкая, – завершил я. Возникла новая пауза.

Девушка, должно быть, считала нас порядочными болванами. Но я при всех усилиях не мог больше ничего придумать. Ленц начал принюхиваться.

– Печеные яблоки, – сказал он растроганно. – Кажется, тут подают к печенке еще и печеные яблоки. Вот это – деликатес.

– Несомненно, – подтвердил я, мысленно проклиная себя и его.

* * *

Кестер и Биндинг вернулись. За эти несколько минут Биндинг стал совершенно другим человеком. По всей видимости, он был одним из тех автомобильных маньяков, которые испытывают совершеннейшее блаженство, когда им удается встретить специалиста, с которым можно поговорить.

– Не поужинаем ли мы вместе? – спросил он.

– Разумеется, – ответил Ленц.

Мы вошли в трактир. В дверях Готтфрид подмигнул мне, кивнув на девушку:

– А знаешь, ведь она с лихвой искупает утреннюю встречу с танцующей старухой.

Я пожал плечами:

– Возможно. Но почему это ты предоставил мне одному заикаться?

Он засмеялся:

– Должен же и ты когда-нибудь научиться, деточка.

– Не имею никакого желания еще чему-нибудь учиться, – сказал я.

Мы последовали за остальными. Они уже сидели за столом. Хозяйка подавала печенку и жареную картошку. В качестве вступления она поставила большую бутылку хлебной водки. Биндинг оказался говоруном неудержимым, как водопад. Чего он только не знал об автомобилях! Когда же он услыхал, что Кестеру приходилось участвовать в гонках, его симпатия к Отто перешла все границы.

Я пригляделся к Биндингу внимательнее. Он был грузный, рослый, с красным лицом и густыми бровями; несколько хвастлив, несколько шумен и, вероятно, добродушен, как люди, которым везет в жизни. Я мог себе представить, что по вечерам, прежде чем лечь спать, он серьезно, с достоинством и почтением разглядывает себя в зеркало.