Три товарища

— Господин Блюменталь, позвольте мне кое-что уточнить. Для женщины это не болтовня. Это комплименты, которые в наше жалкое время, к сожалению, слышатся все реже. Женщина — это вам не металлическая мебель; она — цветок. Она не хочет деловитости. Ей нужны солнечные, милые слова. Лучше говорить ей каждый день что-нибудь приятное, чем всю жизнь с угрюмым остервенением работать на нее. Это я вам говорю. Тоже доверительно. И, кстати, я не делал никаких комплиментов, а лишь напомнил один из элементарных законов физики: синий цвет идет блондинкам.

— Хорошо рычишь, лев, — сказал Блюменталь. — Послушайте, господин Локамп! Я знаю, что могу запросто выторговать еще тысячу марок…

Я сделал шаг назад. «Коварный сатана, — подумал я, — вот удар, которого я ждал». Я уже представлял себе, что буду продолжать жизнь трезвенником, и посмотрел на фрау Блюменталь глазами истерзанного ягненка.

— Но, отец… — сказала она.

— Оставь, мать, — ответил он. — Итак, я мог бы… Но я этого не сделаю. Мне, как деловому человеку, было просто забавно посмотреть, как вы работаете. Пожалуй, еще слишком много фантазии, но все же… Насчет «Майера и сына» получилось недурно. Ваша мать — еврейка?

— Нет.

— Вы имели отношение к готовой одежде?

— Да.

— Вот видите, отсюда и стиль. В какой отрасли работали?

— В душевной, — сказал я. — Я должен был стать школьным учителем.

— Господин Локамп, — сказал Блюменталь, — почет вам и уважение! Если окажетесь без работы, позвоните мне.

Он выписал чек и дал его мне. Я не верил глазам своим! Задаток! Чудо.

— Господин Блюменталь, — сказал я подавленно, — позвольте мне бесплатно приложить к машине две хрустальные пепельницы и первоклассный резиновый коврик.

— Ладно, — согласился он, — вот и старому Блюменталю достался подарок.

Затем он пригласил меня на следующий день к ужину. Фрау Блюменталь по-матерински улыбнулась мне.

— Будет фаршированная щука, — сказала она мягко.

— Это деликатес, — заявил я. — Тогда я завтра же пригоню вам машину. С утра мы ее зарегистрируем.

Словно ласточка полетел я назад в мастерскую. Но Ленц и Кестер ушли обедать. Пришлось сдержать свое торжество. Один Юнн был на месте.

— Продали? — спросил он.

— А тебе все надо знать, пострел? — сказал я. — Вот тебе три марки. Построй себе на них самолет.

— Значит, продали, — улыбнулся Юпп.

— Я поеду сейчас обедать, — сказал я. — Но горе тебе, если ты скажешь им хоть слово до моего возвращения.

— Господин Локамп, — заверил он меня, подкидывая монету в воздух, — я нем, как могила.

— Так я тебе и поверил, — сказал я и дал газ.

Когда я вернулся во двор мастерской, Юпп сделал мне знак.

— Что случилось? — спросил я. — Ты проболтался?

— Что вы, господин Локамп! Могила! — Он улыбнулся. — Только… Пришел этот тип… Насчет «форда».

Я оставил «кадиллак» во дворе и пошел в мастерскую. Там я увидел булочника, который склонился над альбомом с образцами красок. На нем было клетчатое пальто с поясом и траурным крепом на рукаве. Рядом стояла хорошенькая особа с черными бойкими глазками, в распахнутом пальтишке, отороченном поредевшим кроличьим мехом, и в лаковых туфельках, которые ей были явно малы. Черноглазая дамочка облюбовала яркий сурик, но булочник еще носил траур и красный цвет вызывал у него сомнение. Он предложил блеклую желтовато-серую краску.

— Тоже выдумал! — зашипела она. — «Форд» должен быть отлакирован броско, иначе он ни на что не будет похож.

Когда булочник углублялся в альбом, она посылала нам заговорщические взгляды, поводила плечами, кривила рот и подмигивала. В общем, она вела себя довольно резво. Наконец они сошлись на зеленоватом оттенке, напоминающем цветы резеды. К такому кузову дамочке нужен был светлый откидной верх. Но тут булочник показал характер: его траур должен был как-то прорваться, и он твердо настоял на черном кожаном верхе. При этом он оказался в выигрыше: верх мы ставили ему бесплатно, а кожа стоила дороже брезента.

Они вышли из мастерской, но задержались во дворе: едва заметив «кадиллак», черноглазая пулей устремилась к нему.

— Погляди-ка, пупсик, вот так машина! Просто прелесть! Очень мне нравится!

В следующее мгновение она открыла дверцу и шмыгнула на сиденье, щурясь от восторга.

— Вот это сиденье! Колоссально! Настоящее кресло. Не то что твой «форд»!

— Ладно, пойдем, — недовольно пробормотал пупсик.

Ленц толкнул меня, — дескать, вперед на врага, и попытайся навязать булочнику машину. Я смерил Готтфрида презрительным взглядом и промолчал. Он толкнул меня сильнее. Я отвернулся.

Булочник с трудом извлек свою черную жемчужину из машины и ушел с ней, чуть сгорбившись и явно расстроенный.

Мы смотрели им вслед.

— Человек быстрых решений! — сказал я. — Машину отремонтировал, завел новую женщину… Молодец!

— Да, — заметил Кестер. — Она его еще порадует.

Только они скрылись за углом, как Готтфрид напустился на меня:

— Ты что же, Робби, совсем рехнулся? Упустить такой случай! Ведь это была задача для школьника первого класса.

— Унтер-офицер Ленц! — ответил я. — Стоять смирно, когда разговариваете со старшим! По-вашему, я сторонник двоеженства и дважды выдам машину замуж?