Три церкви

Новым и очень важным открытием доктора Армана стало то, что он почувствовал, что больше не любит Клару. Прожив с ней двадцать один год, он вдруг понял, что и не любил ее никогда. И это стало началом конца, и все с тех пор стало рушиться прямо на глазах, и жизнь вовсе потеряла свои краски, и самое страшное было – обида за годы, прожитые с нелюбимым человеком. Тогда и появилось это чувство безразличия ко всему окружающему, и оно уже не отпускало его. Только за последний год доктор Арман из здорового во всех отношениях человека превратился в тень самого себя, стал совсем другим человеком. Если с ним раньше, мягко говоря, было очень трудно, если раньше его просто называли мрачной личностью и самодуром, то теперь рядом с ним и вовсе невозможно было находиться, не говоря уже о том, чтоб жить с ним под одной крышей. И никто, никто на всем белом свете не видел, не догадывался о той работе, которая совершалась внутри. Не видела, не понимала ничего и Клара, его жена, которая, поскольку Арман менялся в течение всей жизни, перелом последнего года просто прозевала, приписав возросшую грубость возрасту своего супруга. Между тем Арману все больше и больше не хотелось жить. Что же касается его близкого друга Гарика, то тот просто прощал ему участившиеся выходки и вспышки бесцеремонности и невозможной грубости. Гарик простил ему даже то, что тот однажды обозвал его жену Нонну «задумчивой дурой», после чего Нонна весь вечер проплакала на кухне (пришли в гости к друзьям) и не хотела слушать извинения Клары, к которой Арман все больше терял интерес, как впрочем, и к дочерям, друзьям и работе. Казалось, он погружается в какую-то тяжелую, давящую дремоту, какой-то летаргический сон. В нем появлялась не присущая ему раньше вялость, даже заторможенность, которая, однако, перемежалась с непонятными приступами ярости. Если он не был чем-то занят, то его чаще всего можно было видеть сидящим в каком-то углу и смотрящим в одну точку. Состояние полнейшего равнодушия и безразличия ко всему окружающему у него все больше усугублялось, а дома он и вовсе ничего не делал. Возвращался в семь-восемь часов вечера, обедал, причем во время обеда не произносил ни единого слова, хотя и Клара всегда сидела перед ним, потом ложился с книгой в руках и тут же засыпал, а ночью до самого утра мучился бессонницей. Такое состояние полнейшей апатии продолжалось уже год и продолжалось бы еще больше, если б не шеф доктора Армана, заведующий больницей, который заметил, что с его хирургом что-то происходит неладное. Бывало неоднократно, что Арман в самом разгаре операции швырял инструменты и выходил из операционной, оставляя закончить операцию своим ассистентам. Когда слухи об этих выходках дошли до Старика, то есть главы больницы № 4, тот не замедлил вызвать Армана в свой кабинет. Когда Арман вошел и закрыл за собой дверь, Старик, его шеф и учитель, несмотря на свой преклонный возраст, все еще сохранивший энергию и ясный ум, спросил:

– Что происходит, Арман?

– Не знаю, – честно ответил тот.

– И давно?

– Достаточно долго.

– Однако на работе это стало отражаться совсем недавно, правда?

– Да.

– Что же в действительности происходит?

– Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не знаю.

– Наверное, ты устал?

– Может быть… Устал… Да-да, я очень устал, очень! Я так устал!

Посмотрев внимательно на Армана своими маленькими проницательными глазками, Карлен Серопыч чуть ли не насильно отправил Армана в месячный отпуск, приказав как следует отдохнуть и вернуться полностью восстановившимся. Старик также добавил:

– Иначе нам придется расстаться.

Посмотрев на академика, Арман понял, что тот не шутит.

Первую неделю он просидел дома, ничего не делая, и до того довел всех, что Клара начала жалеть, что Арману дали отпуск, хотя вначале очень радовалась этому. Вторую неделю вся семья была занята экзаменами Эвы, которые та сдала на «отлично». После экзаменов Арман и решил поехать с семьей на озеро Севан и отдохнуть недельку-другую, причем не в какой-нибудь пансионат или гостиницу, а «диким» образом. Сразу же вся семья восстала против этого, но Арман настоял на своем, и вот семья в полном составе оказалась на песчано-каменистом берегу озера, где было суждено ему познакомиться с красивой молодой девушкой по имени Татев, которая и оказалась той силой, которая призвана была вывести Армана из состояния душевной комы. Будь на месте Татев любая другая, произошло бы то же самое. Это как гипнотизер, который выводит из состояния сна щелчком пальцев. Татев выполнила роль этого щелчка. И теперь то безумно-романтическое, многие годы подавляемое, проснулось; ту неимоверную силу, мощь, лавину выбросило наружу, и она готова была затопить все окружающее. Доктор Арман проснулся, час его пробил, но, к сожалению, слишком поздно, когда ему было уже пятьдесят пять лет. Романтически-безумное слишком долго в нем спало.