Три цвета любви

— Народ! — скомандовала Ульяна. — Ванная — руки помыть — вон там, я пойду чайник ставить, подгребайте. Кухня там. К маме обращаться Леля, по имени-отчеству она не любит. Ма, это Конрад, — она мотнула головой в сторону «викинга», — ты его, может, помнишь. Это Костик. — Она улыбнулась «ботанику». — А это Алик, украшение любого интерьера. Мию ты и так отлично знаешь. Ну разувайтесь, что ли, уже, так и будем у двери толпиться?

«Украшение интерьера» тоже улыбнулось — неожиданно смущенно:

— Очень приятно. Я не знал, что у Ульяны такая молодая мама.

Леля искренне залюбовалась дочерью.

Освобожденная от полотенца кулебяка задышала, распространяя вокруг волны густого капустно-мясного духа. Компания разразилась дружным «ура». Леля почувствовала, как ее губы сами собой расползаются в улыбку: «господи, мы ведь такие же были!»

* * *

Дня через два после спасительного «набега» позвонила Мия.

— Леля, вы простите, что я вот так запросто, — протянула она не то извиняющимся, не то, наоборот, самоуверенным тоном. — Улька говорила, что вы готовите больше, чем нужно, все время ей какие-то ссобойки навязываете.

Леля даже растерялась слегка — что за странный разговор, — однако подтвердила:

— Ну… да.

— Это ужасная, ужасная наглость с моей стороны, — щебетала в трубку Мия, — но… понимаете… Мы тут мимо проходили… глупо звучит, да. Ну гуляли просто, и так получилось. И голодные — как стая волков! Сперва в кафе хотели зайти, так там сплошные пиццы, да еще небось позавчерашние. И тут вашу кулебяку давешнюю вспомнили… А Улька сказала, что к вам можно и без нее заходить… в смысле без Ульки, а не без кулебяки… ну… вот… я и обнаглела… может, у вас найдется несколько чашек чая? Вы извините, если…

Это было странно, непонятно, неуместно, даже дико. И… интересно.

— Ой, да заходите, конечно, — усмехнулась Леля. — Кулебяку больше не делала, но если… ох нет, тесто не успею…

— Да я не именно про кулебяку! — засмеялась Мия. — Нам бы просто чего-нибудь поклевать. Вы же божественно готовите!

Леле подумалось, что Ульяна, наверное, чего-нибудь лишнего Мие наговорила: не только можно, мол, заходить, но и очень желательно. Типа навестить, поднять настроение. Рассердилась на мгновенье, но — почему бы, собственно, нет? Почему не покормить двух усталых городских воробышков. Или не двух? Мия сказала «мы»…

— Вас там много? — деловито поинтересовалась она, прикидывая, что можно сготовить на скорую руку. Ей всегда нравились внезапные кулинарные задачи.

— Трое… — Мия жалобно шмыгнула носом. — Я, Конрад и Алик. Да вы их видели обоих три дня назад. Мы тут рядом совсем…

— Давайте, жду!

Вообще-то Мию Леля не любила.

Собственно, в качестве Ульяниной подруги девчонка была вполне ничего: неглупая, не так чтоб безбашенная (дурные влияния — не выдумка, к сожалению, подростки такие, увы, стадные существа), не склонная к диким крайностям вроде увлечения пирсингом или, боже упаси, ночными автогонками без правил. Алкоголь если и употребляла, то умеренно, про наркотики вообще намека не было. Ну с рабочей окраины, так никто ж не выбирает, где родиться (мамуля вон и вовсе из «понаехавших»), ну мальчики вокруг стаями вьются, так что ж теперь? Если Ульянку устраивает роль дурнушки при подруге-красотке, это ее дело. В целом вполне приличная девочка.

Но с какой стати, скажите, испытывать хоть сколько-нибудь теплые чувства к девчонке, которой ты сама неприятна? И с чего бы, спрашивается, неприятна? Разве Леля не привечала Ульяниных друзей? А эта красавица, видите ли, нос морщит. Сперва-то, в школе, еще ничего было, а как началась у девчонок «взрослая» жизнь, универ и так далее, словно ледяная стена выросла. Ничего явного в поведении Мии не замечалось, но Леля-то чувствовала! Она всегда чуяла, кто как к ней относится! Ну… почти всегда. Влюбленность чью-то могла и прозевать — смешно. Но неприязнь? Сразу между лопатками жечь начинало, как будто тебя взглядом испепелить хотят. И ответная антипатия, уж извините, вещь вполне естественная.

Вообще-то Миины чувства понять было можно: у Лели все (в том числе и внешность, благодаря которой ее принимают за старшую сестру собственной дочери), а у Мии, кроме некоторого количества мозгов, фигурки и хорошенького личика, — ничегошеньки. И еще неизвестно, как это личико будет выглядеть через двадцать лет. Ясно, что девчонка Леле люто завидовала. Пустяки, в общем, и где-то даже лестно. Но все равно неприятно.

Однако, с другой стороны, когда у Ульянки случался очередной срыв, Мия вела себя идеально. Всем бы таких подруг. И, кстати, когда эта развеселая гоп-компания «спасла» Лелю от мамули, никаких негативных флюидов от Мии уже не исходило. Наоборот даже. В ее взглядах теперь таилось скорее сочувствие, чем когдатошняя неприязнь. Ну оно и понятно. Богатство при Леле осталось, равно как и удачная внешность, а вот личное счастье разлетелось вдребезги. А для молодых это самое личное счастье куда важнее всего остального.

Сочувствие Миино Леле, конечно, без надобности, но и для неприязни причин теперь нет. Так что и впрямь пусть забегают. Все-таки развлечение.