— Но если вы сможете доказать отцовство, ваш ребенок будет одним из наследников господина Геста. Разве не так?
— О чем вы говорите? — еще суровее, еще печальнее спросила Мия. — Разве я хоть намеком, хоть где-то позволила думать, будто для меня имеет значение хоть что-то, кроме того, что у меня была любовь, а теперь…
Три раза «хоть» в одной фразе, автоматически отметила Леля.
Господи, о чем она? Да хоть тридцать три!
Мия? Ленька? Ребенок?!!
Как же так?!
В первое мгновение она не поверила своим глазам и ушам. Во второе, третье и так далее — совсем не поверила. Что это? Как?! Леня, ее Леня, — и вот эта…
Больно. Господи, как больно! Нет, этого не может быть, не может быть больно всему телу сразу! Какая… подлость! В горле стало тесно и горячо, грудь сдавило. Боже, она сейчас просто задохнется! Не-вы-но-си-мо. Дышать! Но как, если воздух вдруг кончился? Кто-то выкачал весь воздух из этого уютного, как будто и не гостиничного, номера. Или из всего мира сразу?
Леля схватила пульт — выключить, выключить немедленно этот ужас!
Узкий черный брусочек выскользнул из мгновенно повлажневших пальцев, она кинулась поднимать, ударилась косточкой мизинца о край низкого столика… и эта боль — пронзительная, абсолютно реальная — прогнала ту, мучительно обжигающую, не дающую вздохнуть.
Какая… подлость…
Какая… глупость! Куда бы деться воздуху? Вот он, дыши, пожалуйста, сколько угодно!
Смешно, хмыкнула Алекс, беря управление на себя.
Какая такая подлость, о чем ты? Подумаешь, Ленька подержался за прелести малолетней шлюшки. Чем это, собственно, отличается от той же рыбалки? Мужчины должны иметь свои игрушки.
Трудно, правда, поверить, чтобы Ленька мог быть настолько небрежен, что не подумал о «последствиях»… но… Он-то, может, и думал, только…
У мужчин — игрушки, у женщин — хитрости. Если ушлая девица захочет — захотела — повязать подходящего мужчину таким вот немудреным традиционным способом, будьте уверены, она добьется своего. Мужик может сколько угодно осторожничать, опасаясь «последствий», девица придумает, как обойти все его предосторожности. Увлечь, напоить, распалить — затуманить мозг страстью… а если у мужика хороший «автопилот» и затуманить не выходит… Можно ведь пустить в ход… гм, использованный презерватив. Тьфу, гадость какая! Леля сморщилась от отвращения и брезгливости.
Да еще, может, девица-то и врет как сивый мерин! Мало ли что она говорит. С Ленькиной смерти прошло — боже, так много! — почти полгода. Даже если декларируемый «залет» случился прямо перед той рыбалкой… Леля-Алекс критически осмотрела красующуюся на экране Мию. Хм, не похожа она что-то на беременную. Разве что ток-шоу идет в записи, так, она слышала, нередко делают. Потому что полгода — это уже вполне определенный животик. Даже в таком свободном платьице должно быть хоть что-то заметно. Скорее всего, нет там никакой беременности! И, кстати, может, и насчет Леньки она врет! А что? Очень даже просто! Он-то возразить уже не может, вот Миечка и насочиняла, что у них была фантастическая любовь — да еще и с «последствиями». И сидит теперь в телевизоре вся такая интересная и распрекрасная, купается во всеобщем внимании…
Впрочем, ну ее, эту Мию, вместе с ее не то беременностью, не то хорошо раскрученной выдумкой! Прежняя Леля, пожалуй, головой о стенку бы биться начала (да почти уже и начала) — как же, мир рухнул! — а нынешняя Алекс только посочувствовала глупой девочке из телевизора, всего-то пытающейся ухватить свой кусочек счастья. Ну… как она это самое счастье понимает. Бог ей судья.
Следующим вечером, после целого дня бездумной ходьбы по городу, ужиная в траттории, где когда-то они любили бывать с Леней (две минуты ходьбы от гостинички), и стараясь не думать ни о телевидении, ни о Мие, ни вообще о Питере, Леля опять увидела его. Помотала головой: вот, однако, к чему «паломничества» приводят. Донастраивалась! Довспоминалась! Теперь Ленька на каждом шагу будет мерещиться? Этого Дим хотел, отправляя Лелю в путешествие?
Но как похож! Улыбка, прищур, привычка чуть встряхивать головой, отбрасывая не то волосы, не то неудобные мысли, поза — бокал в левой руке, правое плечо опущено, и правая рука, пересекая грудь, охватывает левый локоть изнутри. Леля никогда не видела, чтобы кто-то еще так стоял! А этот — вот он, доппельгангер! Прислонился к стойке и о чем-то беседует с барменом. Но при этом совершенно явственно косится в ее сторону! То ли потому, что Леля слишком откровенно на него пялится, то ли потому, что она сейчас очень хорошо выглядит, как раз на те самые «всегда двадцать восемь», то ли потому… Нет, третий вариант, конечно, совершенно невероятен. Не может же этот мужик и в самом деле быть Ленькой! Потому что… потому что если бы Ленька каким-то невероятным чудом перенесся из замерзшей мартовской речушки в крошечный, удивительно уютный, невзирая на все еще летнюю жару, тосканский городок, то кинулся бы к ней, обхватил бы, поднял, закружил, прижал бы так, что ребрам стало бы больно!