Три цвета времени

После полуночи Бейль вернулся к себе. Утром пошел разыскивать Андреа Корнера, разбудил его и стал подробно выспрашивать о похоронах Метильды. Корнер рассказал, что эта женщина, наделенная исключительной живостью лица, одаренная игрою самых сложных и живых чувств, такая восприимчивая и всегда веселая, перед смертью страдала очень мало. Метильда умерла спокойно. Ее бледное лицо сделалось тонким и прозрачным, как лицо Юлии Альпинулы; глядя на нее, лежащую в гробу, можно было подумать, что это мраморное изваяние, возвращаемое снова в землю ломбардским крестьянином, испуганным своей находкой во время пахоты. Такой образ Метильды сопровождал Бейля всю остальную жизнь. И как это часто бывает у людей, стоящих на рубеже двух эпох, когда старое уживается с новым, так у Стендаля старинная любовь романтика легко уживалась с физической неверностью любимому существу – свойством нового века. Для него здесь не было вопросов и сомнений. Вечером того же дня он без размышлений принял предложение госпожи Кюриаль приехать к ней в имение Андильи. Там его пребывание было не совсем благополучным. Графиня должна была прятать своего друга в подполье, в обширном помещении под домом. В течение недели она два раза в сутки спускалась к нему, чтобы кормить его, как заключенного в тюрьме, и он не чувствовал себя от этого хуже. Потом опять наступало прозаическое время прогулок по парку и бесконечных разговоров. Бейля начинало неудержимо тянуть к ней гораздо раньше, чем его спутница успевала отдохнуть от предыдущей встречи. Ему хотелось продлить часы совместных прогулок, она чувствовала избыток общения, который становится уже угрозой счастью. Первый раз в жизни Бейль этого не замечал. Его порывы росли и крепли, ее порывы слабели. Открыв это внезапно, Бейль стремительно бежал в Париж, не простясь, почти тайком. Там по прошествии первых недель разлуки его снова искали письма. Наступили длительные и сладкие часы каких-то молодых свиданий, когда людям время кажется бесконечно длинным и минуты отсчитываются с нетерпением ускоренными и частыми шагами. Иногда от волнения Бейлю казалось, что он не доживет до назначенного часа, но этот час приходил, а через пять минут госпожа Кюриаль не могла подавить вялой зевоты, сменявшей первоначальные горячие приветствия. Бейль мучился. Он замышлял побег, как ребенок, стремящийся убежать от собственной тени, и чувствовал себя больным. Наконец, характер госпожи Кюриал несколько выровнялся. Она приобрела какие-то навыки, облегчавшие ей регулярные пятиминутные свидания, но когда Бейль, мучимый горячим и совсем не регулярным чувством, вносил беспорядок в размеренную жизнь своей любовницы, то она первоначально удивлялась, потом негодовала, потом устраивала ему сцены, чувствуя себя совершенно несчастной именно в те минуты, когда Бейль любил ее больше всего и когда, как ему казалось, давал ей настоящее счастье. Он уезжал на три, на четыре дня, но с каждым шагом от Парижа, с каждым поворотом колеса дилижанса он чувствовал, как бешеная ревность завладевает сердцем, как мысль работает лихорадочно в одном направлении, как все становится отравленным и горьким. Чаще всего он возвращался с полпути; иногда, доехав до намеченного пункта, он заставлял себя выдержать характер, и даже самые страшные предположения ревнивою любовника не могли вернуть его с дороги. Но не было случая, чтобы он до конца провел в отсутствии обещанное себе число часов и дней. Именно в те минуты, когда, казалось, улеглись все страсти и ревность, когда он спокойно принимался за чтение озорных писем Мериме, он вдруг испытывал страшный толчок, срывался с места и, не помня себя, устремлялся в Париж.

Снова началась борьба при входе в квартал, где жила Мента (так он назвал Кюриаль), борьба заканчивалась поражением Бейля, потом борьба при входе на улицу, за углом которой выступало крыльцо ее дома, – тут второе поражение и, наконец, самая тяжелая борьба – когда три или четыре раза он отнимал руку от дверного молотка.