Три удара колокола

Эти возвышенные размышления прервал пронзительный крик, и гоблин, оставив в памяти заметку впоследствии вернуться к столь занимательным размышлениям. Ведь как-никак его неокрепшее сознание юного путешественника нуждалось в основательном и твёрдом мировоззрении. Вгляд на жизнь - это та точка опоры, с которой, буде она неизменна и сильна, как гранит, легко запрыгивать на головы существ более могучих (в смысле роста, объёма - то бишь, формы тела), а также якобы опытных и мудрых (касательно содержания разумных). Всё, некогда предаваться заумью, когда снаружи что-то происходит.

Из пещеры вакхи выволокли нечто невысокое, визжащее и отчаянно сопротивляющееся. По крепко сбитой фигурке гоблин определил, что это - детёныш - тролльчёнок. Один из тёмных приостановился и наотмашь, тыльной стороной лапы врезал по губам пленника.

Гоблин вздрогнул. Учитывая, что воины - уруки носят перчатки со вставленными острыми заклёпками, можно представить, как это больно, и что на месте удара.

Ребёнок взвизгнул, завыл на низкой ноте, но дёргаться перестал. Второй вакх что-то заклекотал первому - голос он не понижал, уже не прячась, выяснив, что в посёлке посторонних - живых - нет. Тёмные синхронно загоготали удовлетворённо. А гоблин, через слово понимающий язык уруков, содрогнулся от сложившегося смысла: убийцы прошлись по теме: как весело будет съесть этого упитанного тролльчёнка. Но вроде ещё не определились, в каком виде его оприходовать: в сыром или зажарить.

Струна гнева зародилась где-то на уровне пупка, натянулась, закрывая сознание наплывающей багровой пеленой... Проклятые ублюдки... проклятые ублюдки... проклятые ублюдки... Он наблюдал, как один вакх наклонился к притихшему ребёнку и медленно и внятно пытается донести информацию ему, существу, которому по тролльим меркам было всего пара лет, о радостной перспективе быть съеденным этими знатными воинами... что он должен гордиться, что его косточки обглодают столь великие...

Гоблин резко и громко пукнул, взвился, как выстрелившая пружина, с утробным рычанием. Из левой руки вперёд скользнул на стоящего урука метательный нож - легко, как на охоте на готового сорваться в любой момент с места горного козла. Несколько широких шагов - прыжков, и боевой нож входит точно под лопатку, как раз между двух металлических набоек. Как в масло... И застревает. Гоблин бьёт в спину, пытаясь выдернуть оружие, но ничего не выходит Тёмный, хрипя и булькая чем-то чёрным, выскальзывает на землю. Краем глаза контролирует первого, лежащего и подрагивающего, чуть-чуть не дотянувшегося до ножа в шее.

Он рывком отдёргивает в сторону от бьющегося в агонии вакха плачущего ребёнка и, пытаясь успокоить, прижимает к себе. Подбородок детёныша утыкается в подбородок гоблина. Неясно, правда, кто больше нуждается в поддержке: маленького воина трясёт так, что вот-вот могут выскочить зубы, а ноги в коленях абсолютно не держат, и он чуть ли не повисает на крепеньком тролльчонке, что влажно елозит по лицу и, повизгивая, бормочет какую-то тарабарщину; он так крепко вцепился в плечи, так цепко притягивает к себе, что темнеет в глазах. Так и придушить недолго - мелькает паническая мысль - тролль, даже маленький, вряд ли может оценить свою силу, но тот наконец ослабляет объятия, отчего Худук непроизвольно шлёпается на задницу. А детёныш, тоже опускаясь, сворачивается калачиком, устраивая лобастую сопливую голову... на коленях Худука...

Поглаживая тролльчонка по жёстким коротким волосам, гоблин пытался навести порядок в голове, обуздать чувства и наконец придумать, что делать дальше, ибо оставаться здесь очень опасно. Одно знал точно - он не жалеет о содеянном. Мало того, как ни странно, на него снизошло спокойствие и... уверенность, что ли. Он понял, что при необходимости, запросто будет отстаивать жизнь с оружием или без - в конце концов, у него есть острые зубы и когти. Пусть даже до смерти, страх к которой внезапно вспыхнув, ушёл. Ему показалось, между ним и смертью установились дружеские отношения, и как настоящий друг, она не ударит его в спину, а при встрече, выйдет лицом к лицу, и он, Худук, будет ей улыбаться.

Примолкший тролльчонок пошевелился и что-то сказал.

Гоблин вернулся на землю.

- Что?

- Мама?

Голубые глаза смотрели на него внимательно и спокойно. Гоблин почувствовал комок в горле. Ошибиться было невозможно - это слово у тёмных, не взирая на незначительные речевые условности, имело одно значение.

- Мама? - вновь настойчиво прозвучало.

Худук рукавом вытер нос тролльчонку. Без особого, впрочем, эффекта. Усмехнулся грустно.

- Да.