Три века Яна Амоса Коменского

Возможно, думал Ян Амос, смотря на звезды, что Земля в сравнении с небом не более как точка или как бы определенное количество в сравнении с бесконечным. Так писал Николай Коперник. Но если мы с этим согласимся, то должны принять и другое его соображение: немыслимо, чтобы Земля представляла центр мира! Учение Коперника будоражило воображение, но и вызывало сомнение. Что ж, истина рождается в спорах, но мысль должна быть свободна!

...Таинственным светом мерцали над головой Яна Амоса звезды, а за ними, недоступные простому зрению, может быть, существуют и другие. И разумом мы заключаем о бесконечном количестве других. Природа беспредельна. Эти мысли встречаются и в философских трактатах Николая Кузанского, который утверждает, что бог — это и есть не что иное, как беспредельная природа...

Может быть, эти мысли дали толчок размышлениям Бруно о бесконечном множестве миров, подумал Ян Амос, ведь Николай Кузанский высказал их чуть ли не за сто пятьдесят лет до него! И этой цепочке, по которой движется мысль, нет и не может быть конца...

Погруженный в размышления, Ян Амос не заметил, как начали тускнеть и пропадать звезды, светлеть небо. Предрассветный ветерок, заставивший Яна Амоса поежиться, вывел его из задумчивости. Близилась заря наступающего дня. Ян Амос вдруг почувствовал волнение: по его расчетам, к исходу этого дня он должен добраться до Пшерова, славного моравского города, где предстанет перед руководителями братства, которые определят его судьбу.

Глава третья. КОРОЛЬ МАТВЕЙ БРОСАЕТ ВЫЗОВ

Юноша, который стоял перед графом Карелом Жеротинским,[45] был чуть выше среднего роста, строен и худощав. Его обветренное лицо с правильными чертами, спокойным серьезным взглядом было привлекательно и, пожалуй, необычно выражением сосредоточенности. Светлые, слегка волнистые волосы отброшены назад. Высокий лоб. Небольшая, редкая бородка, усы. Одежда скромная, но опрятная. Башмаки, куртка и штаны, изрядно выношенные, тщательно почищены. Белый воротник, лежащий поверх куртки, открывает загорелую шею.

Граф Карел Жеротинский, могущественный покровитель чешских братьев, жестом пригласил его сесть. Он почувствовал невольное расположение к этому молодому человеку, хотя еще не обменялся с ним ни одним словом. Как знать? Может быть, юному теологу столь блестящих способностей, как о том писали ему из Герборна, суждено сыграть важную роль в судьбе общины? Времена наступают трудные, гонения на чешских братьев усиливаются, король Матвей помышляет лишь о том, как покончить с протестантами, и сейчас особенно нужны верные, мужественные, образованные люди, способные стать на защиту братьев.

— Добро пожаловать на родину, Ян Амос. — Граф сделал широкий жест, как бы раздвигающий стены дома. — Я наслышан о твоих успехах. Мне писали из Герборна, что ты прослыл там своей ученостью и даже профессора признавали тебя равным себе. При этом они с похвалой отзываются о твоем добром нраве и трудолюбии.

При последних словах пшеровский епископ чешских братьев Ланецкий, сидевший чуть поодаль, наклонил голову в знак согласия.

— Простите, ваша милость, но я должен сказать, — Ян Амос взглянул в лицо графу, — что не могу сравниться в глубине и обширности познаний с моими профессорами — магистром Пискатором или магистром Альстедом.

Жеротинскому было приятно услышать имя Альстеда, известного в Европе философа, произнесенное юношей с таким неподдельным восхищением. Взгляды Альстеда во многом были близки чешским братьям, и не случайно известный философ посвятил ему, Жеротинскому, свой знаменитый труд. Да и ответ юноши был скромным и достойным.

— Это хорошо, что ты ощущаешь недостаток своих познаний, Ян Амос, — сказал Жеротинский, — значит, не остановишься на месте.

— Познанию нет предела, и путь к истине бесконечен, — ответил юноша. — А мы, люди, несем в себе божественный дар. Разве не является им наш разум, наша способность к безграничному познанию? — Юноша говорил почтительно, как бы соглашаясь и вопрошая, но смело.

«Молод и горяч, — подумал Жеротинский, — но сколько в нем внутренней силы! Если не растратит ее в борьбе с невзгодами, из него вырастет, быть может, муж великий, опора нашим братьям, гонимым и преследуемым. Пока же его надо определить. Но к чему тянется его душа?» Вслух Жеротинский сказал:

— О, если бы люди умели спокойно беседовать о религии и свободно, без боязни, высказывать свои мысли... — Он замолчал, задумавшись, и затем произнес: — Но, увы, это в нынешние времена невозможно! Пока к нашим разногласиям с католиками примешиваются политические и многие иные интересы, как видно, мирно договориться мы не сможем...

— Народ наш живет в тяжкой нужде, и нет предела алчности его властителей, выжимающих из него последние соки, — вырвалось у юноши, — но если пробьет грозный час, народ поднимется, как во времена Гуса, и покажет свою силу!

Жеротинский вскинул голову:

— Этого допускать нельзя! Только мир и добросердечие господ могут улучшить положение народа. Запомни это, Ян Амос!