Три века Яна Амоса Коменского

Воображение уже рисовало Яну Амосу картину: умирает Мать-община и зовет к себе детей, чтобы проститься с ними и передать свое завещание. Она утешает одних, ободряет других, наставляет сомневающихся, убеждает опомниться отступников. Она завещает единство, скромность, дисциплину, терпение. Народу своему она оставляет драгоценное наследие, которое просит беречь как зеницу ока, — любовь к правде, заботу о родном языке и о воспитании молодежи, ее будущем...

Необыкновенно быстро, словно на одном дыхании, рождается это сочинение. Мысли и чувства Коменского свободно изливаются на бумагу. Личное справляется с общим, глубокое лирическое самовыражение — со страстью проповедника. Горестную повесть поведал Ян Амос, так и назвавший ее «Завещание умирающей Матери-общины братской», — но смириться с ее смертью он не может. Надежда в его душе побеждает печаль и уныние, и Ян Амос находит заключительные слова, которые вскоре будут передаваться из уст в уста и станут заповедью грядущих поколений: «...Верю, что после урагана гнева власть над делами твоими вернется в твои руки, о народ чешский!»

Сочинение завершено. Оно помогло Коменскому преодолеть душевный кризис и стало, как это уже было не раз, событием в духовной жизни братьев.

В Лешно между тем идут совещания. Что сказать, что предложить братьям? Большинство считает (это мнение высказывается и в письмах из других мест), что необходимо созвать представителей общин братства, существующих в Польше, Пруссии, Силезии, Венгрии, чтобы сообща принять решение, как же им быть. Лешновский синод так и поступает — рассылает послания, и вот на исходе зимы отовсюду, где живут изгнанники, съезжаются в Лешно видные люди общин. Лишь братья из Венгрии никого не прислали, ссылаясь на старость и болезни своих руководителей, которым трудно преодолеть некороткий зимний путь. Они просили посетить их, сообщить, какое будет принято решение, выслушать их мнение.

Посланцы братьев сообщают новые сведения о закулисной стороне политических событий, которые привели к новой расстановке сил в Европе. Предательство имперских князей и Оксеншёрны предстает во всей гнусности. Оказывается, после смерти шведского короля Густава Адольфа и «зимнего короля» Фридриха Пфальцского имперские протестантские князья с целью совместных действий создали особый совет во Франкфурте-на-Майне и сделали председателем канцлера Оксеншёрну. Чешские государственные деятели, живущие в большинстве своем в изгнании в Мейсене, послали к этому совету торжественное посольство, дабы заручиться его защитой (восемь магнатов, восемь рыцарей и столько же из мещанского сословия). Князья и Оксеншёрна дали им обещания — и не только устные, но и подтвержденные грамотой, заверенной имперской печатью, — что Чехии, как видному члену империи, должны быть в любом случае возвращены ее свободы, независимо от того, окончится ли война победой оружия или мирными переговорами. И вот итог: забыты обещания, забыта грамота. Что же стоит слово, подпись, печать сильных мира сего?

Что должны в этом случае предпринять братья? Отказаться от надежд на будущее и слиться с другими народами и церквями? А священникам, следовательно, распустить консисторию, предоставив каждого собственной совести и собственной судьбе? Или оставить все по-старому? Но это значит — обречь людей на новые испытания, без срока, без надежды. Посланцы общин совещаются. Говорят с болью — иного на таком совете, где решается судьба братьев, быть не может. Все понимают: сказанное здесь слово отзовется на будущих поколениях. Многие видные люди, бывшие на родине покровителями общины, связанные с нею из рода в род, горячо возражают тем, кто высказывает сомнение в необходимости сохранения общины. Разрушить то, что в самые трудные времена свято берег народ чешский? Нет, наоборот! Надо укрепить слабеющую дисциплину, вместо почивших епископов поставить других, могущих поднять дух братьев, и так поступать впредь, завещая общее дело потомкам нашим.

Мысли эти на разные лады повторяются во многих речах, и становится ясно, что они отвечают настроению большинства. Сохранение общины с ее демократическим духом особенно важно — и об этом здесь не забывают — и для простых людей, ремесленников, крестьян. Если они лишатся моральной и материальной поддержки общины, то окажутся в положении еще более тяжелом — в тисках нужды, без духовной опоры, без надежды на обучение детей...

Решение принято. Община остается. Как молитву, повторяют, запоминают, записывают, чтобы передать другим, слова Коменского: «...Верю и я богу, верю, что после урагана гнева власть над делами твоими вернется в твои руки, о народ чешский!» Слова эти согревают душу, они необходимы, как глоток воды истомленному жаждой путнику, как соприкосновение с вечно живой родиной. Бывает, важные исторические решения в слове поэта обретают второе дыхание, вторую жизнь.