Три века с Пушкиным. Странствия рукописей и реликвий

В Каннах диковинным, почти мистическим образом решилась судьба пушкинских писем. Здесь во время балетного представления, что давала в марте 1927-го дягилевская труппа, произошло знакомство великого импресарио с устроительницей благотворительного спектакля графиней Софи де Торби. Благодаря той встрече Дягилев смог приобрести письма Пушкина к невесте. Правда, случилось то уже после смерти внучки поэта. А тогда, на вечере в Каннах, Сергей Михайлович сумел так обворожить леди де Торби, что та пообещала подарить для его коллекции одно из писем поэта.

«С Дягилевым леди Торби была исключительно любезна, к тому же он её совершенно очаровал, – вспоминал его друг Сергей Лифарь, известный танцовщик и балетмейстер. – Она рассказала ему, что хранит у себя неоценимое сокровище – письма своего великого деда к её бабке, тогда его невесте – Наталье Николаевне Гончаровой, от которой к леди Торби и перешли по наследству эти письма. Леди Торби прибавила, что после того, как она вышла замуж за великого князя Михаила Михайловича и ему за этот брак было запрещено Государем жить в России, она поклялась, что не только сама, но и принадлежащие ей письма её деда никогда не увидят России. Слово своё она крепко держала. <…>

– Хорошо же они чтут память великого поэта: за то, что великий князь женился на внучке чтимого ими Пушкина, они выгоняют его из России, как будто он опозорил их своей женитьбой!

И тут же леди Торби обещала завещать Дягилеву для его коллекции один из этих бесценных автографов.

– Вы будете иметь его скоро, – прибавила она. – Мне недолго осталось жить.

Предчувствие не обмануло её: она умерла через несколько месяцев после этого разговора…»

Да, графине Софи де Торби судьба даровала ещё полгода – вскоре она скончалась в Лондоне. Почившую графиню в некрологе, опубликованном в одной из английских газет, именовали «одной из самых красивых женщин своего времени». Так уж таинственным образом сошлось: графиня умерла 14 сентября 1927 года, ровно через шестьдесят лет, день в день, когда в Женеве, где она увидела свет, на бумажном листе явилась первая запись Достоевского о задуманном романе «Идиот».

Одержимый мечтой стать обладателем пушкинских писем, Сергей Дягилев добился её исполнения. В лондонском доме Михаила Романова хранились письма поэта к невесте и жене. Великий князь, то ли поддавшись обаянию Дягилева, то ли будучи стеснённым в денежных средствах, уступил страстному собирателю фамильных реликвий, поставив лишь одно условие – ничего не говорить о продаже писем его дочерям Наде и Зии. И как рассказывал сам Дягилев Сергею Лифарю, овдовевший князь тогда бедствовал, но очень «любил красненькое».

В апреле 1929 года счёт дням великого князя Михаила Михайловича прервался: он умер в Лондоне и был похоронен на кладбище Hampstead Cementery.

Сергей Павлович недолго владел драгоценными автографами: нежданная смерть импресарио в Венеции в том же 1929-м перечеркнула его заветный проект – издать письма Пушкина к невесте. Завещания Дягилев не оставил, и вся богатейшая его коллекция поступила в ведение французского государства. Судьбу пушкинских писем должен был решить аукцион. Для их приобретения Сержу Лифарю срочно понадобились деньги, и деньги немалые. Без устали давал он балетные спектакли, танцуя на прославленных сценах парижской Гранд-Опера и лондонского Ковент-Гардена и втайне боясь лишь одного – не подвернуть бы ногу! «Средства на приобретение дягилевского архива и библиотеки я заработал ногами», – шутя признавался он сам.

Барон Фальц-Фейн, друживший с Лифарём, так рассказывал о том: «Одиннадцать писем Пушкина – самое ценное, что имел Лифарь в своём архиве рукописей. Все думают, что он получил это даром от Дягилева. Ничего подобного. Дягилев никакого завещания не оставил, он не собирался умирать. И всё его собрание попало в распоряжение правительства Франции. Хочешь что-то иметь – покупай. Бедный Серёжа! Он беспрерывно танцевал, не зная отдыха и думал только о том, как бы не вывихнуть ногу. Тогда всё пропало, так как сроки платежа были очень жёсткими. Он мне говорил, что дягилевские реликвии спас от распродажи, работая ногами. Серёжа ни за что не хотел продавать письма Пушкина. Хотя коллекционеры из Америки предлагали миллион долларов. А он нуждался. Жить ему было трудно». И добавлял, что пушкинские письма Сергей Лифарь, как истинный патриот, берёг для России!

Однажды, на одном из спектаклей в Лондоне, где гастролировал тогда Большой театр, в антракте к Лифарю подошла элегантная дама и, представившись маркизой Милфорд-Хейвен (то была Нада, младшая сестра графини Софии), довольно резко обратилась к нему: «Лифарь, я знаю, что вы купили у французского правительства письма Пушкина. Ну так вот, я хочу, чтобы вы продали их обратно мне».