Три великих жизни [сборник 1968]

Надо вспомнить, что как только интервенты были изгнаны, а очаги контрреволюции потушены, перед якобинцами встал вопрос: надо устраивать мирную гражданскую жизнь И они, столь решительные в такое еще недавнее время, отступают перед беднотой, рабочими, ремесленниками, требующими крайних революционных мер.

Якобинцы не в силах объединить городскую бедноту и крестьян.

Крестьяне, у кого были деньги, купили побольше земли из национального фонда и теперь боялись и не хотели революционных мер. Они уже не поддерживали Робеспьера.

Изголодавшиеся бедняки — суконщики, каменотесы, ткачи — ему тоже перестали верить, не надеясь больше, что Конвент издаст закон, который облегчит жизнь простому люду.

Так недавно вместе проливавшие кровь против аристократов и феодализма защитники революции разошлись в разные стороны в вопросе, как устроить мирную жизнь.

Якобинцы — представители хотя и низших слоев, но все же буржуазии, оказались неспособными к энергичным общим действиям.

Конвент раздирается жестокой борьбой между правыми и левыми группировками. Народ ждет революционных преобразований. Конвент медлит. Народ теряет веру в своих вождей, он редеет вокруг них.

А крупная буржуазия вместе с уцелевшей аристократией ко всему прислушивается, зорко следит за всем, что происходит в Конвенте. Собирает сторонников, завлекает обиженных и напуганных, плетет сеть обмана, подкупа, интриги. Выжидает удобный момент и 27 июля 1794 года ловко набрасывает ее на ослабевшую революцию, — происходит контрреволюционный переворот.

Наступил конец французской буржуазной революции XVIII века.

Казнен Робеспьер. Началась расправа с якобинцами.

Отныне завоеваниями революции, добытыми кровью народа, пользуется крупная буржуазия, отныне она — вершитель судьбы Франции.

Она пожинала плоды революционного восстания, уничтожившего самые устои феодализма.

Господство революционного террора во Франции послужило «лишь к тому, чтобы ударами своего страшного молота стереть сразу, как по волшебству, все феодальные руины с лица Франции. Буржуазия с ее тревожной осмотрительностью, — писал Маркс, — не справилась бы с такой работой в течение десятилетий. Кровавые действия народа, следовательно, лишь выровняли ей путь».

Изгнанное якобинцами духовенство поспешно наводняло Париж, немедленно принимаясь ткать свою обычную паутину.

Теперь, при Наполеоне, ему честь и место! Пока католическая церковь была на стороне монархии, она была его врагом, и Наполеон жестоко боролся против нее.

Но, захватив власть, Наполеон меняет тактику: он ищет поддержки у духовенства. В 1801 году заключается с римским папой договор, восстанавливающий прежние привилегии духовенства. Во Францию хлынули священники и монахи. Открылись закрытые Конвентом монастыри, церкви, и в недавно якобинском Париже вознеслись к небу моления за Наполеона.

Установилась крайне придирчивая цензура, не пропускавшая ни одного намека против церкви или императора. В университете духовенство вело самый строгий надзор за профессорами.

Буржуазия, напуганная революцией, устремилась к установлению «твердой власти». Ее обещал Наполеон. И вот, вместо директории, он первый консул! А с 1804 года — император Франции!

С яростью и азартом он добывает для буржуазии новые колонии и новые рынки сбыта. Буржуазия упивается первыми плодами колонизаторских войн, пока не замечая их оборотной стороны — протеста и возмущения побежденных стран.

В это ли время было заниматься «опасной проблемой» — историческим развитием живых организмов и всей природы?

Теперь «опасная проблема» оказалась более чем неуместной.

Не удивительно поэтому, что Ламарк не находил больше издателей для своих произведений. Но его, никогда не искавшего чинов или обогащения за свои книги, это нисколько не удерживало от размышлений и подготовки научных сочинений о ходе природы.

Прозрение

Ламарк стремится увидеть более, чем видели другие, чем видел он сам до сих пор, познать ход природы! Он пытается проникнуть в него с разных сторон, то погружаясь в рассмотрение физических явлений, протекающих в неживых телах — минералах, горных породах, то опять с головой уходя в изучение беспозвоночных.

Эти мысли, первые и неясные, выступавшие так туманно, что он сам затруднялся их сформулировать, Ламарк не таил. Напротив, он стремился приобщить к ним других и прежде всего слушателей, которым он читал курс зоологии беспозвоночных.

Сохранились четыре вступительных лекции, относящиеся к периоду 1800–1806 годов.

Курс этот начинался весной, состоял из сорока лекций и строился Ламарком, по воспоминаниям слушателей, так: