Три великих жизни [сборник 1968]

— Полезнее будет, если ваш сын займется каким-нибудь ремеслом, например сапожным. Пастор из него не получится, а хорошим сапожным мастером он вполне может быть.

Такими словами учителя встретили пастора Нильса Линнеуса, когда он через два года после поступления Карла в среднюю школу приехал в Векшьё узнать о его успехах.

Нильс Линнеус не ждал похвал, но советы преподавателей взять Карла из школы до окончания курса, оставить мысль о карьере священника…

Этот приговор обрушился на голову отца как удар грома. Крушение надежды, мечты — ужасно! Содержание сына в школе унесло значительную часть скромных сбережений. А ведь в семье были и другие дети: младший сын, которого также надо было учить, и две дочери, для которых следовало приготовить хотя бы небольшое приданое.

«Как сказать матери? Все ее помыслы направлены на то, что Карл будет пастором. Что будут думать соседи? Позор, стыд! Ну, что же делать. На все воля божия! Хороший сапожник или плотник — тоже нужные люди. Весь вопрос в том, что Карл не способен к серьезной работе, так сказали его учителя. А сколько труда надо положить, чтобы стать настоящим мастером», — думал огорченный отец. Сомнения терзали его душу.

Еще хуже чувствовал себя сам Карл, отлично понимая, что отец готов решить его судьбу так, как советуют педагоги. Прощай тогда ботаника и надежды изучать науки о растениях. Овладение ремеслом поглотит все силы и время.

И все-таки в Лунд!

Нильс Линнеус пришел к одному знакомому, доктору Ротману, рассказать о своем горе.

— Послушайте, — сказал тот, — есть выход, и вот какой. Преподаватели правы в том, что Карл не обнаруживает склонности к богословию и латыни и пастором вряд ли станет. Но они несправедливо считают, что у него нет дарования. Оно у него есть, большое, редкое! Дадим же должное направление его развитию.

С изумлением пастор Нильс Линнеус слушал доктора Ротмана:

— А я говорю, что из всех учеников школы именно Карла Линнеуса ждет блестящая будущность. Он будет врачом, говорю вам, знаменитым врачом. Что касается заработка, так хороший врач зарабатывает не меньше пастора.

В то время понятие о враче тесно связывалось с понятием о натуралисте, о ботанике, в первую очередь. Лекарства готовили почти исключительно из растений; врач являлся одновременно и аптекарем. Он разыскивал нужные растения, выкапывал их, сушил травы, настаивал, готовил различные снадобья. Стать врачом означало прежде всего практически изучить ботанику. Это обстоятельство и имел в виду Ротман.

Не успел еще удивленный таким предложением отец что-либо ответить, как доктор Ротман озадачил его еще больше:

— Карлу остался один год в школе до окончания. При усиленных занятиях он может за это время подготовиться к поступлению в университет. Пусть поселится у меня в доме и занимается под моим руководством.

Отец горячо поблагодарил доктора Ротмана и, обрадованный, уехал в Стенброхульт. Здесь его встретили бурные протесты жены: она никак не могла сразу расстаться с мыслью о том, что ее старший сын не будет пастором. Но в конце концов природный ум и благоразумие взяли верх; она как будто примирилась с новостью и перенесла свои надежды на младшего сына, Самуэля, которому исполнилось восемь лет.

А в каком-то сокровенном уголке ее сердца все-таки теплилась надежда: «Пусть Карл кончит среднюю школу. Кем же он потом станет — это будет дальше видно. Может быть, и пастором…»

Карл поселился у Ротмана. В этой семье все относились к нему доброжелательно, с уважением. У Ротмана были книги о растениях, и он предоставил их и свой сад в полное распоряжение Линнеуса.

Юноша с жаром рассматривал рисунки, читал описания растений. Больше всего интересовало его устройство цветка, и он старательно выискивал в книгах сведения о строении этого органа у разных растений.

Читать и понимать эти книги было невероятно трудно, потому что в каждой из них растения и их части назывались по-разному. По собственному желанию и произволу автор принимал одни названия, отвергая другие, придумывал сам новые и употреблял их в своих сочинениях.

С удивительным упорством Карл Линнеус сравнивал описания, рисунки и устанавливал, о каком же именно растении говорят разные авторы. Каждая страница заставляла работать над ней долгие часы.

Под руководством Ротмана он стал изучать физиологию человека с таким же жаром, с каким читал книги о растениях.

Даже с латынью произошло у него примирение. Доктор Ротман принес ему сочинения Плиния, великого натуралиста древности.

— Вот почитай-ка Плиния. В его книгах — целая энциклопедия по естественным наукам древнего мира.

— Но латынь? Я слаб в ней.

— Латинский язык — международный язык всего ученого мира. Ты не можешь приобщиться к науке, не владея им. Сам видишь, научные книги о растениях написаны на латинском языке, как же ты будешь их читать? Изучая Плиния, выучишься латыни, — настоял Ротман.