Три венца

Никто не заметил, как роковой перстень из рук Курбского скатился на пол, и, как особенно усердно хлопотавший около бесчувственного, Балцер Зидек что-то поднял с полу.

Глава тридцать третья

МСТИТЕЛЬ

В ожидании своей очереди в мазурке, панна Марина стояла на своем месте рука в руку с царевичем и с благосклонной улыбкой выслушивала какие-то оживленные его объяснения, когда пан воевода, видимо взволнованный, подошел к ним.

-- А! Папа! -- сказала она. -- Что это с вами? Не случилось ли чего?

-- Случилось, сердце мое, нечто очень прискорбное, что касается и его царского величества.

С тактом опытного дипломата, никого не обвиняя и никого не оправдывая, пан Мнишек глубоко соболезнующим тоном рассказал о кровавом столкновении между Курбским и паном Тарло. Димитрий был так потрясен, возмущен.

-- Вы тотчас, конечно, возьмете этого Тарло под стражу и предадите уголовному суду! -- воскликнул он.

-- Арестовать его, пожалуй, можно, -- отозвался осторожный Мнишек, -- относительно же предания суду придется снестись с Краковом: пан Тарло -- большой фаворит его величества короля нашего, а королевское благорасположение нам теперь более, чем когда-либо нужно.

Соображение это видимо умерило гневный пыл царевича и, наскоро попросив извинения у своей дамы, он поспешил в игорную, сопровождаемый хозяином.

Панна Марина глядела им вслед, нахмурив брови, кусая губы. В душе ее как будто происходила борьба. Вдруг она пришла к какому-то определенному решению. Окинув зал быстрым взглядом, она махнула веером пану Осмольскому, стоявшему неподалеку и по-прежнему не спускавшему с нее глаз.

-- Что прикажет панна?

-- Мне действительно требуется от вас услуга, -- настоятельно заговорила панна Марина. -- Вы, я знаю, благородны и храбры: вы его примерно накажете!

-- Накажу? Кого и за что?

С видом самого искреннего негодования повторила она то, что слышала сейчас от отца.

-- Да почему, однако, вы так уверены, что пан Тарло утаил перстень? -- возразил пан Осмольский. -- Он никогда не был мне близок; в последнее время менее, чем когда-либо прежде: но как бы то ни было, он -- рыцарь, и к присвоению себе чужой собственности я считаю его неспособным.

-- А я считаю его ко всему способным! Я ни на миг не сомневалась, что он виноват: зачем бы ему было выходить так из себя, зарезать человека?

-- Да потому, что тот обвинил его перед всеми в таком низком поступке. Я сам бы не отвечал за себя...

-- Нет, нет, милый пане, вы-то уж верно не подняли бы на кого-нибудь руки, не разъяснив дела.

-- Да кто из них был нападающий? Напал же ведь первым этот русский князь; пан Тарло только оборонялся.

Хорошенькие глазки панны Марины гневно засверкали.

-- Так вы, значит, отказываетесь? -- запальчиво проговорила она. -- Признайтесь уж прямо: пан Тарло слишком хорошо дерется на саблях, на пистолях, и вы не уверены, что сможете справиться с ним...

Пан Осмольский слегка побледнел, но сохранил прежнее наружное спокойствие.

-- Хвалиться я не умею, но от поединка, если он неизбежен, поверьте, никогда не уклонюсь, -- отвечал он.

-- А не уклонитесь, так и не извольте рассуждать!.. О, добрый вы мой! -- совсем изменившимся, мягким голосом тише прибавила она. -- Простите мне мою горячность! Но если бы вы знали, как этот пан Тарло мне надоедает, особливо со вчерашнего дня, когда прибыл сюда царевич; шагу мне просто не дает сделать! Уберите его с моих глаз, чтобы мне никогда более не слыхать о нем! Случай такой удобный...

-- Чтобы отделаться от него да, кстати, и от меня, потому что, кто бы из нас двоих ни был убит, другой будет сослан?

Панна Марина так и вспыхнула, но поборола себя.

-- Если бы я хотела отделаться от вас, пане Осмольский, то давеча уже не удержала бы вас; сами вы, я знаю, настолько уважаете себя, что никогда уже не показывались бы мне на глаза.

-- Это верно...

-- Вот видите ли. Вы, может быть, спросите: какое мне дело до этого Курбского? Лично до него мне, конечно, нет никакого дела. Но он -- ближайший друг и советник царевича. Что же подумает царевич о нас, поляках, если мы безучастно допускаем убийство? Вы загладили бы наш общий позор...

-- А кстати устранил бы, как вы сами говорите, и помеху для вас в лице пана Тарло и меня, -- с невыразимо горькой улыбкой досказал пан Осмольский. -- Теперь я вполне вас понял! Желание ваше будет в точности исполнено.

Отдав молодой панне формальный поклон, он отправился в игорную.

Здесь, между тем, перевязка Курбского подоспевшим врачом близилась к концу. Раненый не приходил еще в себя, а на вопрос царевича: "Есть ли надежда?" врач только плечами пожал:

-- До утра дотянет.

По требованию Димитрия смертельно раненый был перенесен в свои покои. Пан Мнишек, удаляясь вместе с царевичем, шепнул несколько слов бывшему тут же секретарю князя Вишневецкого, и тот любезно обратился теперь к оставшимся:

-- Пан воевода просит вас, панове, без него не стесняться и продолжать игру.

Приглашение было принято с общим одобрением. Все встрепенулись, разом заговорили. Одни двинулись опять к игорному столу, другие -- предварительно к столу с винами.