Три венца

-- А вон в проулочек.

Курбский направился молча в указанный шутом глухой проулок. Балцер Зидек, продолжая чесать язык, бежал вприпрыжку рядом. Слегка до сих пор накрапывавший дождик полил вдруг сильнее. На углу сидели, прикорнув на земле, две старухи-торговки, одна с лукошком крашенных яиц, другая с корзиной гнилых яблок.

-- Ишь ты, как зарядило! -- ворчала одна из старух, -- то-то у меня с утра еще поясницу ломило. Смотри, говорю дочке, дождь будет! Ан по-моему и вышло.

Балцер Зидек с угрожающей миной остановился перед торговкой.

-- Ты что это, тетка: вперед уже знала, что дождь будет?

-- Вестимо, знала, родимый.

-- И по начальству не донесла? А все вельможное панство тут мокни из-за тебя под дождем? Ах, ты старая ведьма! Это тебе так не сойдет.

И, насев на нее, шут начал методично, не спеша, отсчитывать по спине ее рукою шлепки, приговаривая:

-- Это за панов! Это за хлопцев! Это за смердов! А это за Балцера Зидека!

Бедная старушонка заголосила; Курбскому пришлось вступиться в дело. Бросив разобиженной серебряную монету, он сделал обидчику внушение и отвел его затем глубже в проулок под выдающийся навес, укрывший их от дождя.

-- Ну, так говорите же, Балцер, что у вас есть для меня? Только сделайте милость, не паясничайте.

-- А вот, извольте слушать, милостивейший князь. Вчера это ввечеру вышел я задним крыльцом на улицу -- людей посмотреть и себя показать. Глядь -- мимо меня шмыгнули двое: впереди старик седобородый в нищенском одеянии, а за стариком мальчуган в холопской ливрее. Это бы не диво, а то диво, что походка-то у старика совсем не стариковская; мальчуга же с лица, ни дать, ни взять, наш пан Бучинский. "Эге! -- смекнул я. -- Балцер Зидек, не зевай!" Благо, уже так стемнело, что мне без опаски можно было идти за ними. Вот подошли мы к дому иезуитов, и хоть старик-то был с виду нищий, но привратник без дальних слов с низким поклоном впустил обоих. Обождав маленько, я к привратнику:

-- Так и так, -- говорю, -- пан воевода мой послал меня сейчас за паном Бучинским. Пропусти-ка.

-- Никак, -- говорит, -- невозможно: не велено.

-- Что за вздор! Я же, -- говорю, -- очень хорошо знаю, с кем он здесь и зачем.

-- Знаешь?

-- Еще бы не знать, коли за этим же делом послан.

-- Так... Ну, погоди, говорит, тут; а я дежурного послушника вызову.

Вызвал дежурного; переспросил меня и тот, головой помотал, однако ж наверх провел, в приемную. "Пойду, -- говорит, -- доложу пану Бучинскому". Пошел он докладывать; а я не промах, -- тихомолком вслед. Дошли мы этак до самой молельни иезуитской. Стал он шептаться с приставленным тут у дверей другим послушником; а я, прижавшись в уголок, от слова до слова все и подслушал. Да что узнал тут -- и, Боже мой!

-- Что же такое? -- спросил Курбский, у которого, в чаяньи чего-то недоброго, дух захватило.

Балцер Зидек полез в карман за своей черепаховой табакеркой и, щелкнув ее по крышке, предложил табаку молодому князю:

-- Не прикажете ли?

-- Нет, благодарю... Так что же вы узнали? Говорите скорее!

Шут, не спеша, набил себе табаком сперва одну ноздрю, потом другую и языком причмокнул.

-- Что узнал! М-да... для всякого простого человека новость эта дуката стоит, а ваша княжеская милость, я знаю, не поскупится и на пяток дукатов.

Курбский, не прекословя, достал кошелек и вручил шуту требуемую сумму.

-- Вот это по-княжески! -- сказал Балцер Зидек, пряча деньги. -- В молельне-то, оказалось, исповедывался у папского нунция, причащался да миропомазан был по римскому обряду тот самый седобородый старик, что пришел туда с паном Бучинским...

-- Ты лжешь, бездельник! -- вспылил Курбский и железной пятерней своей схватил шута за горло с такою силой, что тот посинел и захрипел.

Тотчас же, впрочем, опомнясь, богатырь наш устыдился уже своего грубого насилия и разжал пальцы. Балцер Зидек, болезненно морщась, стал растирать себе рукою шею.

-- Экие рученьки у вашей чести... Чуть не задушили ведь, как собаку...

-- Потому что вы, Балцер, как собака, лаете на всякого... -- сдержаннее проговорил Курбский.

-- Лаю? Разве я кого по имени назвал вам?

-- Не называли, но разумели, я знаю, царевича Димитрия.

-- А коли знаете, так, стало быть, сами же того ожидали от него. Нет дыму без огня. За что же обижать-то бедного шута?

-- Ну, не сердитесь, Балцер. Очень уж горько мне было слышать... Но кручина у меня не эта одна: есть и другая.

-- А звать-то ее как? Не княжной ли Крупской?

-- Да вы, Балцер, узнали еще и про нее что-нибудь? -- с беспокойством приступил к шуту Курбский.

-- Узнал... Но ведь ваша милость совсем, пожалуй, задушите?

-- Не трону!

-- И лжецом не обзовете?

-- Не обзову.

-- Ах, да! -- вздохнул с соболезнованием Балцер Зидек. -- Эти патеры -- бедовый народ: ни другим, ни себе! Ровно через три дня княжны Крупской не будет -- будет Христова невеста.

-- Через три дня! Это верно?

-- Чего вернее: от самой старухи-мамки нынче сведал.

-- Что мне делать, Господи? Что мне делать!

-- А попросту, не говоря дурного слова, ее выкрасть.

Курбский даже вздрогнул; шут словно прочел в душе его.