Три версии

— Молода, красива… Правда, иногда бывает вспыльчивой. Насколько мне известно, у нее в семье какие-то нелады с мужем. Однако, я думаю, это к делу не относится, поэтому хотел бы, чтобы сие осталось между нами, не люблю испорченный телефон. Хорошо?

— Разумеется. Я смогу встретиться с Ромашиной?

— Сегодня она уже ушла из школы.

— Не сегодня. В следующий раз. Я позвоню.

— Пожалуйста, — кивнул директор Румянцев. — Боже мой, то, что вы сообщили, у меня до сих пор не укладывается в голове.

Я встал.

— Я могу сказать преподавателям о случившемся? — спросил он.

— Конечно.

— Когда похороны? Вам это известно?

— Завтра в город возвращается отец Никиты. Похороны, видимо семнадцатого числа.

— Все учители придут! — зачем-то заверил меня директор Румянцев. — И я тоже.

Он вяло пожал мою руку. Ладонь у него была маленькая, сухонькая. Да он и сам — полное несоответствие с крепким, рубленым лицом — худосочный, узкоплечий человек с тяжелыми, набрякшими мешками под глазами. У него, очевидно, не все в порядке с почками. Я смотрел на директора Румянцева глазами сорокатрехлетнего здоровяка и мне было искренне жаль этого человека, которому до пенсии осталось всего два года. А сейчас у него могут быть разные неприятности, связанные со смертью учащегося его школы. Хотелось сказать директору Румянцеву что-нибудь утешительное дружески-участливое. А говорить-то как раз и нечего было, потому что в начале расследования вопросов всегда больше чем ответов. В данном же случае вообще не было никаких ответов, одни лишь вопросы.

…Я вернулся в прокуратуру, и меня вызвал к себе Сергей Семенович. На этот раз мы сидели не пятнадцать минут, а часа полтора обсуждая сложившуюся ситуацию. Потом позвонил прокурор и попросил нас обоих зайти к нему.

Рабочий день уже кончился, а мы все еще сидели в кабинете у прокурора, обменивались мнениями.

15 мая 1978 года, понедельник, 20 часов

Дома, на столе, — записка: “Ужин на плите. Разогрей. Ушли с Галкой в театр. Ксения”.

Большой презент маме: согласилась вместе пойти в театр! Галке почти шестнадцать, у нее свои интересы. У нас в ее годы интересы больше совпадали с родительскими. Да и время какое было: после войны я, например, работал с отцом в одном цехе.

Впрочем, нам грех жаловаться на дочь. Растет целеустремленный человек. Да, с семьей у имя все в порядке, как говорится, крепкие тылы. Я люблю приходить домой. И не очень люблю уходить из дома.

Разумеется, Галка предпочитает проводить свободное время со своими приятелями, которых у нее, кажется, миллион.

Но все-таки есть одно место, куда она с большим удовольствием отправляется вместе с нами, даже поторапливает. Я говорю о доме наших друзей Михайловых. Галка думает, что мы с матерью не замечаем, как меняется ее лицо, стоит ей увидать Валерку Михайлова.

Рано еще думать о замужестве дочери, однако же я не стал бы возражать против Валерия Михайлова как будущего зятя. Единственное, что мне не очень в нем нравится, — уж слишком спокоен, без преувеличения — олимпийское спокойствие. Ну право же, нельзя быть таким спокойным в восемнадцать лет!.. Впрочем, если иметь в виду активный характер Галки, выдержка Валерия — это даже к лучшему.

…Вымыв и убрав посуду, я прошел в комнату, распахнул окно. С моря дул прохладный ветер. Изредка доносились гудки теплоходов. Я примостился на подоконнике — привычка с детства, от которой не могу избавиться, — и стал смотреть на море, думать.

Версия о несчастном случае прямо-таки лезет сама, назойливо лезет, спасу нет, как лезет. Что же меня смущает в ней? Собственно ничего не смущает. Я готов с ней согласиться, пожалуйста, я не против… Вот если мне кто-то убедительно объяснит, почему Никита Гладышев пришел в штормовую погоду на разрушенный причал; если мне кто-то подскажет ответ, чьи очки лежали у него в кармане и зачем ему понадобилось носить при себе двести рублей?.. Я даже согласен “списать” последний вопрос: зачем ему понадобилось иметь при себе эти деньги? В конце концов это его личное дело. Но вот откуда они у него? Кто их дал Никите? Зачем, с какой целью?

Екатерина Ивановна ничего на знала об эти деньгах, что крайне странно, если иметь в виду будто Никита никогда от нее ничего не скрывал. Ах, бедная женщина, как она убивалась, когда ее привезли в морг и показали труп сына.

Мы установили личность юноши легко: на его наручных часах было выгравировано “Н.Гладышеву — Красногвардейский РК ВЛКСМ 31.12.77 г.”.

Через два часа мы уже имели первые необходимые сведения. Потом привезли мать для опознания, так положено. Она упала в обморок.

Иногда я думаю: почему, за что люблю свою профессию? Сколько страдания подчас приносит она и мне и другим…