Три версты с гаком. Я спешу за счастьем

— Тютелька в тютельку шлепают… С дарственной надписью самого министра всех железных дорог. Рази дарёные часы могут спешить аль отставать? Позорить самого министра?

— С такими ценными часами на службу ходишь, — пошутил Артём. — Пускай воры магазин не тронут, а на часы могут позариться…

— Эти часы ни один вор не возьмёт, — ответил Гаврилыч. — На них моя фамилия алмазом нацарапана.

Видя, что плотник поднялся с табуретки, Артём сказал:

— Я не возьму кровать, пока ты не скажешь, сколько я должен.

— За что? — удивился тот.

— Как за что? За кровать, понятно.

Гаврилыч с сердцем нахлобучил шапку и, косолапя, пошёл к двери. У порога обернулся и буркнул:

— С бородой — то ты вроде бы поумней был… — И вышел, хлопнув дверью.

Таня посмотрела на мужа и укоризненно покачала головой:

— Он ведь от чистого сердца, а ты с деньгами!

Артём и сам понял, что допустил оплошность. Схватил с вешалки куртку, выскочил в сени. Гаврилыча он догнал у калитки.

— Забыл тебе сказать, Василий Гаврилович, в воскресенье у нас свадьба и рождение сына. Придёшь?

Плотник посмотрел на Артёма. Глаза у него были чистые и синие. А было время, когда Артём никак не мог определить цвет его глаз.

— Я тебе тоже позабыл сказать: переменил я свою службу — то… Последние ночки караулю эту дурацкую магазею. И вишь, оказия — то какая! В аккурат в воскресенье первый раз заступаю дежурным по станции. Уговорил меня начальник. Тут взяли одну девчонку, а у ей не получается. Дело — то сурьезное, не каждый может.

— Скажи, Гаврилыч, есть такое дело, которое ты не смог бы осилить?

— Есть, — вздохнул плотник. — Попробовал я как — то свою жизню на бумаге описать, целый месяц корпел, пять тетрадок извёл… Начал жёнке читать, а она через три листа уснула… Ну, думаю, глупая баба, где ей оценить. Без понятия. Пошёл к шурину, он мужик грамотный — техникум кончил… Так этот со второй страницы захрапел… Теперь, как сломает ево напополам — радикулит у него — ночами не спит, так присылает жёнку за мной. А та слёзно просит, чтобы я, значит, пришёл почитал свою писанину. Засыпает мой шурин от этого быстро… Только вон оно какое дело — то получилось. И сам я, понимаешь, стал засыпать… Ещё раньше шурина… Ну, я побег. Время подпирает… — Он было полез за часами, но раздумал и заковылял на службу.

— За подарок огромное спасибо! — крикнул Артём. — А твой портрет уже в Москве на выставке… Я его вместе с портретом Машеньки Кошкиной отправил. Вчера из Москвы письмо получил.

— В Москве? — ахнул Гаврилыч.

— В Москве.

— Эх, пить бросил, — сокрушённо сказал Гаврилыч. — По такому бы случаю… Ладно, один раз нарушу свой запрет. Отдежурю на станции, так и быть, приду погулять на твоей свадьбе… Ах ты, мать честная! В самой столице Москве мой портрет висит…

Ошарашенный Гаврилыч, разводя руками и качая головой, побрёл к магазину.

Артём прислонился к столбу и закурил. На небе ещё не было звёзд, но уже сгущалась сумеречная синева. Дул южный ветер. Вместе с влагой он принёс с собой запах прелой листвы, разбуженной земли и распустившейся вербы. И хотя солнце скрылось за лесом, с крыш капало. Побуревший, ноздреватый снег ещё цеплялся за заборы, прятался за навозными кучами в огородах, чудом держался на пологих крышах. Нынче рано утром Артём слышал грачиный грай. Весенние птицы галдели на опушке леса. Теперь со дня на день жди скворцов. А увидал скворца — знай: весна у крыльца. Завтра же нужно будет сделать несколько скворечников…

Послышался нарастающий шорох, вот он превратился в глухой и грозный шум — и квах! Это с крыши артемовского дома, обнажив посеревшую за зиму дранку, сполз и рухнул на клумбу порядочный кусок слежавшегося снега. Таня включила свет, подошла к окну, прижала к стеклу лоб и, увидев мужа, улыбнулась и помахала рукой. Артём видел, как она взяла на руки сына, покормила и положила на застланную пледом дедовскую кровать. Нагнулась над ним и, встряхивая черной головой, что — то стала говорить. Он вдруг подумал, что этот вечер с весенними запахами, далёкий грачиный крик, сползший с крыши снег, освещённое окно, стройная фигура жены, склонившейся над сыном, — все это останется в памяти навек. И куда бы его жизнь ни забросила, что бы ни случилось, он всегда вот так же отчётливо будет видеть это. В запечатлевшемся в памяти мгновении все: и счастье, и Родина, и сама жизнь…

Неподалёку раздался тихий девичий смех. У соседней калитки остановились двое: высокий парень в солдатской форме и маленькая тоненькая девушка. Задрав голову, она смотрела парню в глаза. Он что — то сказал, и девушка снова засмеялась. И Артём узнал этот смех. Так могла смеяться только Машенька…

Где — то за лесом затрубил паровоз. Над домами сквозь голые ветви деревьев мигнул и погас красный огонёк, а вместо него ярко загорелся зелёный. Семафор открылся — путь свободен. Вспыхнули огни в клубе. Откашлялся, прочистив заржавевшее горло, динамик, и приятный мужской голос запел: «Не слышны в саду даже шорохи…»

Сегодня в клубе танцы.

1968–1970

- Я СПЕШУ ЗА СЧАСТЬЕМ -

1