Три войны

Мысли Санина никак не желали собираться в стройную логическую конструкцию, все, что касалось мальчишки, не поддавалось логическому объяснению. Генерал перестал изображать из себя маятник и застыл на месте, он вспоминал тяжелый разговор с отцом невольного путешественника по параллельным мирам и неустанно корил себя за то, что поддался напору ученого и обещал тому допуск в медицинский блок. Санину, хапнувшему от жизни лиха, во время разговора пришла отличная, как казалось на тот момент, идея. Чтобы удержать ученого рядом с собой и отчасти вернуть смытое в унитаз Стрижом расположение гениального физика, генерал предложил Илье Евгеньевичу роль сиделки при сыне, и чтобы график был круглосуточным, он осторожно намекнул о возможности присутствия в Центре матери или старшей сестры буйного юноши. За долгую карьеру в органах госбезопасности он привык подчинять свои действия строгим, сотни раз продуманным планам, строил несколько путей отходов и просчитывал варианты возможного развития событий, но иногда в холодном разуме отпетого логика просыпалась авантюрная жилка, заставлявшая ломать выверенные схемы и строить то или иное действие, надеясь на удачу. В тот злополучный день железобетонные умозаключения рассыпались от одной мысли, что провала Стрижа не случилось бы, если бы мальчишку в переходной камере встретил кто-нибудь из родственников. Подчиняясь мысленно-эмоциональному озарению, генерал предположил благоприятный исход, когда Керимов-младший выйдет из комы, а в том, что это произойдет, он нисколько не сомневался. Окончание исторической беседы прошло под диктовку старого кукловода от органов госбезопасности — Керимов-старший попался в импровизированную ловушку. Отец любил сына, наплевав на кровавое выступление отпрыска в третьем блоке, хм-м, теперь-то биологи разобрались, что причиной сжигающей ярости мальца был усыпляющий газ, который воздействовал на малого не так, как было запланировано. Кто бы знал, что идея, с блеском проведенная в жизнь, обернется целлюлитными ягодицами для инициатора гениальных мыслей. Старый пройдоха забыл о многочисленных углах земного шарика и о том, что инициатива бывает наказуема. Керимов, после освобождения из-под стражи и принесения цветастых извинений, дождался, когда Санина восстановят в должности, чтобы со старшей дочерью «прописаться» в медицинском блоке, душою разрываясь между Центром и третьей палатой травматологического отделения Первой городской больницы. Ученый и его дочь дневали и ночевали возле пуленепробиваемого, прозрачного с внешней стороны стекла, отгораживающего «палату» сына от такой же, но выделенной специально для заботливого родителя. Жена ученого не отходила от Ольги, которой посчастливилось не быть зажатой между кузовом микроавтобуса и сиденьем, заработав, таким образом, переломы ног, один из которых был открытым. Просто чудо, что девочка не умерла от потери крови…

Все было хорошо до момента осознания высоким начальством, ЧТО попало к ним в руки и какие это сулит перспективы. Вот тут-то инициатива генерала обернулась против него самого. Командование не оценило его действий. Оно поставило Санину в вину допуск к ценному «объекту» гражданских. Он слушал, кивал, но продолжал по-тихому саботировать приказы и идти против «генеральной политики партии». Генерал каждый день по нескольку раз получал отчеты о состоянии «объекта» и не мог не отметить возросшее количество всплесков мозговой активности коматозника, хотя комой это странное состояние назвать было сложно, что угодно, но не кома. Всплески, регистрируемые экранированными приборами, говорили о том, что «гость» мог очнуться в любую минуту. Старый фээсбэшник как никогда верил в свою интуицию, она же твердила ему не убирать из бокса родственников пацана. В итоге под него начали усиленно «копать», тут еще Керимов наотрез отказался войти в положение, навалившись на генерала всем авторитетом, который он имел среди ученой братии, — игнорировать подобное не представлялось возможным. Как тут не вспомнить россказни о «кровавой гэбне» и тридцатых годах. Пусть в современных байках сплошное вранье, но тогда работать было проще. Керимов остался в медблоке, а Санин почувствовал шатание пола под ногами, где-то внутри он соглашался и поддерживал ученого, но если малец не очнется в ближайший месяц, то генерала сместят. По-тихому это произойдет или по-громкому, но папашку попросят…

Полковник, вновь закрыв папку с подборкой отчетов о состоянии «объекта», смотрел на генерала, который подошел к компьютерному терминалу и нажатием нескольких клавиш вывел на экран изображение медицинского бокса.

— Хотел бы я знать, о чем он думает и думает ли вообще, — сказал Санин, увеличив изображение и разглядывая руки молодого человека, исполосованные тонкими белыми шрамами.

— Хотелось бы… — поддакнул Ланцов. — Может, ты и прав…

— О чем ты?

— Лучше бы его убили…

* * *