Три войны Бенито Хуареса

— Отчего же, — не отвечая на улыбку, сказал Гладкой, — тут все просто: в вольнонаемных раболепства меньше и, с другой стороны, панибратства. Я эти качества в наших русских дворовых не люблю.

— Тесный у вас кабинет, Андрей Андреич, — сказал гость. — Скоро книги вас, глядишь, в прихожую вытеснят. Чего ж попросторнее квартирку не снимете?

— Да я, видите ли, небогат, — сухо ответил Гладкой. — Так чем могу служить, милостивый государь?

Гость опустил на пол закинутую ногу и, положив ладони на колени, наклонился к хозяину.

— Расстроил я вас своим визитом, расстроил, — задумчиво сказал он. — Искренне этим огорчен, поверьте. Но визит мой не праздный и не бесполезный. Зовут меня Иван Иванович Неплюев, вам как историку имя, смею думать, знакомое. Меня назвали в честь пращура. [8]Я — человек военный, как и пращур мой, был моряком. Во время последней войны служил в Севастополе, награды имею. А ныне исправляю должность чиновника для особых поручений при московском, соответственно… одном лице… После ранения перешел в статскую службу…

— Не хотите ли чаю?

— С мороза не откажусь…

Тут Гладкой понял, чего ему с первого же момента не хватало в госте, — тот не делал обязательных в человеке, пришедшем с мороза, движений: не потирал ладоней, не пожимал зябко плечами.

Гладкой приоткрыл дверь.

— Григорий! Чашку чаю и баранки!

— А что это вы, Андрей Андреич, вопреки московскому обычаю не самовар воздвигаете перед собою, а чашками?.. Что за бунт супротив первопрестольной?

Гладкой впервые улыбнулся, показав очень белые зубы.

— Ну, что вы, какой бунт. Я человек смирный…

Вошел Гришка и поставил, с трудом уместив, перед гостем чашку и баранки на тарелке.

— Вот вам и ответ, — сказал Гладкой. — Куда тут еще самовар денешь? Так и привык. Не убирать же каждый раз книги со стола.

Гость отхлебнул из чашки и поставил ее.

— Сахару?..

— Нет, благодарю…

Гость откинулся на спинку кресла и вот тут — совершенно не вовремя — зябко поднял плечи и принялся потирать руки.

— Вас, я вижу, Иван Иванович, от моего чаю в мороз кинуло…

— Нет, Андрей Андреич, меня не от чаю, а от той обязанности, что я выполнить должен…

У Гладкого похолодело лицо. «Письмо…»

— Письмо, — сказал Неплюев. — Вы, смирный человек, чрезвычайно опрометчиво написали и еще более опрометчиво отправили с ненадежной оказией одно письмо… Впрочем, вот оно…

Он достал, из-за борта сюртука конверт и легонько кинул на стол, на пачку исписанных листов.

Холодными пальцами Гладкой взял конверт и вынул свое письмо.

— Уж ежели вы решились вступить в переписку с Герценом, — сказал брезгливо Неплюев, — так выбирайте курьеров тщательнее, сударь мой!

Гладкой почувствовал дальний сухой скрежет в груди, почувствовал, как побагровело лицо, он сжал зубы, пытаясь сдержать раздирающий кашель, не сдержал его и, прижав к губам выхваченный из кармана халата платок, задыхаясь и давясь густой засолоневшей слюной, выбежал из кабинета.

Неплюев с презрительным сожалением качал головой. Он взглянул на книги, разбросанные по столу, и остановил взгляд на довольно толстом издании журнального вида.

Когда Гладкой вернулся через несколько минут, Неплюев, снова закинув ногу на ногу, читал это издание.

— Вы неосторожны, ах, как вы неосторожны, Андрей Андреич! — сказал он, закрывая книжку и кладя на стол. — «Полярная звезда», спору нет, вещь заманчивая, я и сам зачитался, да зачем же разбрасывать… Да-с, декабристы… И дались они вам, ей-богу!

Гладкой сел.

— Вы сказали, что пришли выполнять свою обязанность? У вас агенты за дверью ждут? Выполняйте, что ж вы?..

— А хоть бы и агенты, куда нам торопиться? А к тому же никаких агентов со мной нет. Я агентами не распоряжаюсь. И об обязанности я говорил — человеческой, а не казенной, сударь мой!

— Это письма чужие читать — человеческая обязанность?

Неплюев сморщился и раздраженно покачал головой.

От гримасы его мягкие усы встопорщились, и он, видимо почувствовав это, стал приглаживать их двумя указательными пальцами.

— Экий вы брюзга… А лучше, чтоб я, не читая, по начальству вручил, и дали бы ход делу? Оно благороднее было бы, да?

— Не понимаю намерений ваших, господин Неплюев.

— Оттого, что не хотите взглянуть на меня как на человека. Вы не дали себе труда задуматься, отчего это старинный русский дворянин — а у меня еще и состояние немалое, — с исторической фамилией, и вдруг идет чиновником для особых поручений? Что я, в отставке бы не прожил? У меня имение на Псковщине — не вашему черниговскому чета. Уж поверьте!

Гладкой увидел, что гость его и в самом деле обиделся. Ему стало интересно. Боль в груди улеглась, и он с любопытством ждал продолжения разговора.

— Так что же вас подвигло, Иван Иванович? — спросил он, стараясь придать взгляду выражение участия.

— А подвигло меня, Андрей Андреич, желание понять нынешний жизненный узел. Момент наступил необычайный, небывалый, такого в России более полувека не было — со смерти императора Павла. Я хочу понять, что происходит и куда пойдет.

— А другого способа удовлетворить свое любопытство не отыскали?